Пришла в себя я в полной темноте. Ушибленное тело болело в нескольких местах, но, кажется, я ничего не сломала. Все конечности шевелились, и я смогла включить подсветку ПипБака. Свет ударил по глазам, и на янтарный экран моего устройства капнула кровь. Я провела копытом по гриве: на голове у меня была ссадина и волосы слиплись. Но перед глазами не двоилось, и это давало надежду, что я не заработала себе сотрясение мозга.
Судя по всему, моё падение остановилось в каком-то другом тоннеле. Прямо передо мной высилась стена из грунта, который намертво закупорил путь обратно. Из кучи земли и камней торчали обломки деревяных опор. Но самое грустное в моём положении было то, что я нигде не видела своей седельной сумки. Всё, что у меня сейчас было – это ПипБак. Не вставая с пола, я запустила программу диагностики здоровья, и почувствовала жжение под кожей на месте крепления устройства: машинка зондировала носителя, то есть – меня. Не знаю, как эта процедура работала, но в Стойле уверяли, что она абсолютно безвредна.
Как бы то ни было, ПипБак отчитался, что переломов у меня нет, отметил повышенное содержание адреналина, ушиб мягких тканей головы, порезы и небольшую потерю крови. Для такого жесткого спуска я очень легко отделалась. Обрабатывать раны было нечем, так что я встала на ноги и осмотрелась вокруг.
Тоннель шёл в две стороны, и я не имела ни малейшего понятия о том, где нахожусь. Компас Л.У.М.а сходил с ума: на такой глубине от него не было никакой пользы. Но делать нечего: подумав с минуту, я выбрала направление и пошла вперед. Конечно, стоило бы как-то отметить свой путь, но у меня не было ни мела, ни нитки.
Этот тоннель выглядел совершенно иначе, чем те бетонные коридоры, по которым я шла час назад. Он был настолько низкий, что моя голова едва касалась потолка. Своими неровными стенами и отсутствием какого-либо покрытия на полу он, скорее, напоминал те ходы, через которые я пробиралась на Поверхность, следуя за зелёным кабелем. Создавалось впечатление, что этот тоннель рыли не машинами, а копытами, и хорошо, если у работавших тут была хотя бы кирка. И очевидно было, что этот тоннель был намного древнее – кое-где ещё виднелись сгнившие деревянные крепи. Интересно, те шахтеры, которые прокладывали шахту, знали о нём? На схеме шахты я нигде не видела, чтобы два тоннеля шли рядом или один под другим.
По пути мне встретилась висящая на железном крюке керосиновая лампа. Насквозь ржавая. Конечно, в ней ничего не было, но это хотя бы являлось доказательством того, что здесь когда-то были пони. Рядом с лампой краской была нанесена буква “Т”, повернутая на бок. Видимо, она указывала на выход, но как её понимать? С равной долей вероятности, я могла идти и к выходу, и от него. Оставалось только положиться на судьбу и морально готовиться проделать весь путь обратно, если впереди будет тупик.
Идти было тяжело: приходилось постоянно переступать через крупные камни, то и дело пригибать голову, чтобы не приложиться об потолок, с которого кое-где капала вода. Когда я останавливалась, то мгновенно становилась насквозь мокрой от пота. Но что самое жуткое – в тоннеле не было звуков, кроме тех, что издавала я сама. И, разумеется, не было света. Даже в Стойле что-то постоянно гудело или как-то иначе давало о себе знать. Здесь же, если замереть на секунду, можно было решить, что ты оглох.
Я поежилась и пошла дальше, и вскоре тоннель вышел в подземный грот. Видимо, это была какая-то подземная полость, в которой когда-то произошло обрушение, потому что, чтобы достичь противоположной стороны, мне пришлось карабкаться через крупные скользкие глыбы, цепляясь всеми четырьмя копытами, чтобы не поскользнуться. На каменной стене кто-то краской намалевал: “Млечный путь”. Странное название для грота. Пытаясь понять, что же натолкнуло написавшего на такие ассоциации, я взглянула на потолок и ахнула: весь потолок блестел, словно звездное небо. Кристаллы какого-то минерала покрывали почти черную породу и мерцали в янтарном свете ПипБака, словно россыпь драгоценных камней в логове дракона. Завороженная, я не могла оторвать взгляд от этого зрелища. “Неужели так выглядит ночное небо за облаками? Наверное, оно должно быть еще красивее”.

Судя по ощущениям, я блуждала по штрекам уже несколько часов. Хотелось есть, но еды не было, и, чтобы отвлечься от неприятных ощущений, я пыталась представить, что сейчас происходит с Джестер. В том, что эта серая бестия спаслась от обвала, я не сомневалась. Искала ли она меня сейчас? Или продолжила нашу миссию по спасению? В любом случае, стремительного набега, как мы планировали, не получилось, и теперь всё пошло наперекосяк.
Идти становилось всё труднее, мне было тяжело дышать. Я пробовала остановиться и передохнуть, но от этого ощущения были только хуже. Я чувствовала, как сердце бьется в груди все сильнее. Пару раз я не заметила крупные камни и очень больно сбила себе ноги. В горной породе попадались белые прожилки, и через некоторое время я заметила, что они стали плясать у меня перед глазами и двоиться. От этой белой ряби меня замутило, и я остановилась, чтобы унять подступающую тошноту. Когда я вновь подняла взгляд, мне показалось, что тоннель закручивается в спираль. Камни, казалось, шевелятся и пытаются сползти с места. В этот момент в моём замутненном сознании проскочила мысль, что что-то тут не так. От духоты или усталости такого не бывает. И тут я вспомнила: метан! Болотный газ, что тяжелее воздуха, который всегда проникает под землю. Джестер предупреждала меня про самоспасатель, но сейчас у меня его не было!
Я почувствовала, как к горлу подступила холодная, липкая паника. Надо было убираться из этого тоннеля как можно быстрее. Я обернулась, только для того, чтобы увидеть позади развилку. Я понятия не имела, из какого из двух тоннелей я пришла! Плевать, сейчас надо было уносить ноги, если я не хотела остаться тут навсегда. Я припустила выбранному наугад тоннелю, который показался мне знакомым. Я бежала по древней выработке, стараясь не обращать внимания на пол, который словно вырастал передо мною из бездонной пустоты. Также я старалась не обращать внимание на экранчик ПипБака, свет которого извивался вокруг меня, словно змея. Надо было бежать, бежать!
В какой-то момент мой мозг подвел меня. Мне показалось, что вместо четырех ног у меня их пять, и я полетела кувырком. Когда я вновь подняла голову, оказалось, что я нахожусь на перекрестке нескольких тоннелей, которые сходились вокруг меня под самыми разными углами: в одном тоннеле были рельсы, и они свисали на меня с потолка. В другом тоннеле я разглядела две керосиновых лампы, которые накренились по направлению к центру тоннеля, словно притягиваясь друг к другу магнитом. Липкая темнота словно черная вата, пыталась вывалиться из штолен и обхватить меня. Я почувствовала, как волосы на загривке становятся дыбом. Нельзя позволить этой темноте дотронуться до себя! Поставив подсветку ПипБака на максимум, я выставила его перед собой, словно щит. Спиной я почувствовала холод и резко развернулась вокруг себя. Тьма была повсюду. Она собиралась меня поглотить, задушить, похоронить в этом метановом бреду. Но до тех пор, пока я могла отогнать её янтарным светом, я оставалась жива. Я жадно хватала ртом воздух, и чувствовала, чтобы сделать следующий вдох, нужно приложить большее усилие. Рвота подступила к горлу, и я боролась с ней, лишь бы не опускать ПипБак.
И тут в одном из тоннелей я увидела что-то, чего там не было. Темно-синий силуэт, размытый и неясный. Я остановилась и провела копытом по глазам, чтобы сбросить пелену, и когда проморгалась, то увидела Её. Принцесса Ночи, во всём своём великолепии, стояла посреди тоннеля и призывно махала мне копытом. Увидев, что я заметила её, она припустила по тоннелю. “Она знает, где выход! Принцесса Луна не может не знать!”
Я побежала следом за ней, стараясь не отставать. Тьма окрепла настолько, что ПипБак уже не мог защитить меня, и я видела, как из стен тянутся когтистые лапы. Сотни, тысячи мёртвых грифоньих лап, сотканных из самой тьмы. Всякий раз, добегая до поворота или развилки, я успевала разглядеть темно-синий силуэт Принцессы, и с новой силой бросалась в погоню. Сомнений не было: на фоне общей мути и двоения, я чётко различала её кьютимарку в виде полумесяца. Но мне никак не удавалось догнать её. Я припустила со всех ног, и после пары поворотов увидела Её снова: Принцесса Луна стояла и смотрела прямо на меня. Она была восхитительна: струящаяся грива, огромные миндалевидные глаза, рог и крылья, которые доставали до стен тоннеля. Когда я почти добежала до неё, она неожиданно прыгнула в темноту, и.... исчезла!
“Принцесса Луна не может завести меня в ловушку! Там должен быть выход!” С этими мыслями я без оглядки прыгнула в темноту вслед за ней, и поняла, что я снова лечу в пространстве! От ужаса я закричала, но из горла вырвался только хрип, и я почувствовала, как что-то заткнуло мне рот. Я замахала копытами в воздухе, пытаясь оттолкнуть что бы то ни было, но затем яркий свет ослепил меня, и я почувствовала болезненную тычину в зубы. Я прекратила сопротивляться, и свет исчез. Когда я открыла глаза, на меня смотрели два таких знакомых и родных зеленых глаза.
– Додо! Откуда ты свалилась?
“Джестер!”
– Она.... Она вывела меня.
– Кто?
– Луна. Принцесса... – договорить я не успела. Ощутив спазм в горле, я успела только перевернуться со спины на живот, прежде чем меня вырвало.

* * *

– При метановом отравлении не возникает галлюцинаций, Додо, – Джестер сидела на камне и зашивала мои седельные сумки. Оказалось, что ей удалось спасти всё самое ценное. Пожалуй, меня в очередной раз постигла невероятная удача. – Вероятно, в этих тоннелях был какой-то другой газ, или какая-то грибная культура. Я не медик, конечно, но о таких случаях слышала.
– Возможно, – выдавила я из себя. Кисловатый привкус желудочного сока всё ещё ощущался во рту, но мне уже было намного легче. Сейчас я чувствовала легкое дуновение ветра, и этого было достаточно, чтобы мой разум начал проясняться. – Но если бы не Она, я бы задохнулась в том лабиринте.
– Она? Додо, ты ведь знаешь, что Принцессы погибли две сотни лет назад? – взгляд Джестер выдавал те невыразимые усилия, которые ей приходилось делать над собой, чтобы вести себя достойно ситуации и не отпускать шуток в мой адрес. – Просто твой мозг ухватился за первый попавшийся образ.
– Не совсем, – я попыталась вспомнить свои видения в том тоннеле, но мозг словно спешил избавиться от них, и с каждой секундой я помнила произошедшее все хуже. Кроме Принцессы. – Дело в том, что всё вокруг было... Расплывчато. Я ни на чем не могла сконцентрировать взгляд. Тоннель как будто расплывался передо мной. А вот Её я видела так же четко, как вот тебя сейчас.
– Додо, если ты найдешь хотя бы одно рациональное объяснение этому, я с удовольствием его выслушаю, хорошо? А пока держи, одевай и пошли. – Джестер кинула мне мои сумки, и я стала собирать в них вещи. Хэк Рэнч всё это время помалкивала, поглядывая на меня время от времени. То ли вид мой был настолько страшен, то ли настолько жалок, но я не услышала от неё ни одной реплики в свой адрес, хотя ожидала потока мерзких шуток по поводу моих приключений.
– Спасибо, – после манипуляций Джестер сумки были как новые, если даже не крепче. Надо отдать должное, сидели они теперь удобнее. И тут меня осенило, что я до сих пор не знаю, где нахожусь.
– Где мы, Джестер?
– Забой нашей зеленой гарпии пробил стену старых штреков. Как рассказала Рэнч, Эмеральд вместе с парой новоявленных шахтеров попробовали пойти на разведку. Через час она вернулась обратно, одна.
– Дай-ка угадаю, и после этого все галопом отвалили отсюда?
– Да.
“Вот вам и газ”.
* * *

– Теперь понятно, почему пегаска их убила. Они нашли это, – сказала я вслух.
Перед нами был подземный грот. Видимо, это была натуральная полость в земле, которую расширили и укрепили копытами. Грот был круглый, а на полу камнями было выложено что-то вроде многолучевой звезды или колеса с большим количеством спиц. В самом центре, из камней был сложен алтарь или что-то вроде того. Назначение грота было вполне очевидно: в нишах в два ряда лежали кости умерших. Кем являлись эти пони, сказать было уже невозможно: железные предметы и обрывки ткани давно потеряли какие-либо черты и превратились в археологический мусор.
Наверное, будь у меня серьезное оборудование, мне бы и удалось хотя бы примерно датировать останки, но сейчас я могла назвать любую эпоху и попасть копытом в небо. Может быть, эти пони погибли еще во время Войны Племен? Недаром в легенде об Объединении Племен раздор и война шли бок о бок со снегом и холодом. А если мы все это время неправильно воспринимали эту историю? Что если это не раздор вызывал оледенение, а просто война шла здесь, среди снегов, на севере?
Обходя могилы одну за одной, я нашла остатки шлема. Это явно был очень древний шлем, но у него все еще можно было различить пластины гребня. Нелепо выглядевший, он, судя по всему, защищал от ударов по голове. “Святая Селестия, а ведь я права! Такие шлемы носили земнопони еще до Дискорда”.
Получалось, что это было невероятно старое капище. В лучшие времена такая находка была бы бесценной.
– Чем бы это ни было, это не то, что пыталась найти Эмеральд, – Джестер рассматривала неровные линии, нанесенные краской прямо поверх камней. – Не правда ли, Рэнч? Ты ведь знаешь, что Эмеральд хотела тут найти?
Хэк Рэнч явно было не очень уютно среди древних скелетов, но она старалась хорохориться.
– Да откуда я знаю? Из меня тут сделали раба, а не секретаря.
Я хмыкнула. Хэк Рэнч не делала различий между виновниками своих мучений и остальным окружением. Ей явно не приходило в голову, что это совершенно разные пони.
– Джестер, я думаю, что мусорщики собирались найти здесь золотые горы. Ну, хотя бы в переносном смысле. И если бы вместо забитого добром Стойла они увидели это скромное капище, Эмеральд пришлось бы отвечать на очень неприятные вопросы.
– Угу, – Джестер шла по кругу следом за мной, осматривая те могилы, мимо которых я уже прошла. – Надо сказать, что импровизирует эта Эмеральд неуклюже, но пока что ей это сходило с копыт. Гораздо интереснее то, что ей потребовалось некоторое время, чтобы среагировать. Выходит, она искала что-то в этом роде... Что-то, как это называется?

– Ладно, проехали. Я тоже рада, что ты жива и здорова. Вот только на Поверхности тебе совсем не место.
– Да ну. Здесь так здорово! Сейчас я тебе всё-всё расскажу!

* * *

– ...Мне кажется, Додо, что ты слишком переоцениваешь возможности единорогов. Даже телепортация на короткое расстояние доступна далеко не всем взрослым единорогам. Ты же говоришь о самолевитации. Да такое умели делать вообще единицы!
– Но ты же как-то преодолела пропасть в сотню метров?
– Какую такую пропасть? Я же говорила тебе, что после ржавой антенны спустилась по тропе. До самого низа. А там очень кстати попался ярко-жёлтый вагончик, в котором я разжилась едой.
Услышав это я невольно поперхнулась, а Джестер, словно невзначай, цокнула копытом по столу. Ох, и умела же моя подруга контролировать эмоции.
– А где твой ПипБак?
– Нууу... – Коппер сделала невинные глаза. – По нему меня можно было отследить, поэтому я, эээ... в общем, я спалила его.
– Ты ЧТО сделала?!
– Я подключила кабель питания гидравлического крана к последовательному порту ПипБака. Видела бы ты этот фейерверк! Когда эти штуки сгорают, они автоматически снимаются с ноги. Так что я оставила его в одном из шкафов. Ладно, теперь твоя очередь рассказывать о своих приключениях.

Так мы и сидели вчетвером за одним прямоугольным столом – я рядом с Коппер, а Рэнч и Джестер на противоположной его стороне. Я рассказывала обо всём, что произошло за эти пять дней, а серая пони изредка дополняла мой рассказ ехидными комментариями. Слыша об очередной рискованной глупости, спасшей мне жизнь, Рэнч опасливо косилась в мою сторону. А ещё я не без удовольствия отметила, что Коппер густо покраснела, когда сообразила, в чей именно холодильник она недавно влезла.
Но вот, история закончилась, и пришло время делиться находками. Я расстегнула седельную сумку и вывалила прямо на стол всевозможные “сокровища”, собранные по дороге. Конечно, Коппер таким уловом похвастаться не могла и принялась вертеть в копытах каждую мелочь.
– А это что такое, – спросила Коппер, указывая на чёрный дымчатый шарик, выкатившийся из конверта.
– Я и сама не знаю. Сувенир, магический кристалл, шарик для игры, или украшение. Погляди, может, появятся какие идеи? – с этими словами я подтолкнула шарик в сторону подруги. Коппер схватила его своим телекинетическим полем и зачем-то зажмурилась.
Когда она открыла глаза, то зрачки её очень сильно расширились, а на лице застыло выражение полной потерянности. Поначалу мне это показалось забавным. Я даже подумала, что она устроила небольшой розыгрыш. Улыбнувшись, я поводила копытом перед её физиономией – никакой реакции. Ну, уж тычок в нос точно отучит её так шутить. Ни на этот тычок ни на щекотку Коппер не отреагировала. И вот тут мне стало по-настоящему страшно.
Обхватив застывшую кобылку за плечи, я стала что есть мочи трясти её. Но и это не помогло. Тогда я откатила злополучный шарик в сторону, прервав тем самым, магическую связь. За мгновение зрачки Коппер сузились до размера булавочной головки, а из глаз потекли слёзы. Потом её подбородок дрогнул, и кобылка стала беззвучно шевелить губами. Сосредоточив взгляд на моём лице, она вдруг подалась вперёд и очень крепко вжалась в меня всем телом. Она тряслась. От страха.
Через какое-то время она перестала дрожать и медленно отстранилась от меня. И взгляд, которым Коппер меня одарила, был мне не знаком.
– Т-ты где нашла эту штуку, Додо?
– В упавшем почтовом самолёте. Что произошло? Ты что-то увидела? Что там?
– Совсем двинутая? Тебе мало того, что с ней уже произошло? Ты ещё пристаешь к ней со своими расспросами! – Рэнч привстала на задние копыта и свесилась за край стола.
– Да нет, Рэнч, всё уже в порядке. – примирительно сказала Коппер. – Просто это было... так неожиданно. Там совсем ничего не было.
– Как это?
– Когда я коснулась шара магией, всё вокруг почернело. И сразу возникло такое странное чувство, что я – это не совсем я. Или даже... совсем не я. А ещё в лицо дул прохладный ветер и запах ощущался странный... Какие-то растения... Позади – слабый плеск воды. И больше ничего не происходило. Вообще. – она сделала паузу. Рэнч, которая напряженно всматривалась в глаза Коппер, бросила на меня взгляд, полный неодобрения.
– Сначала я попыталась пошевелиться, но тело не слушалось. То есть я чувствовала ноги, шею, своё дыхание, но двинуться не могла. А вот потом произошло это, – голос Коппер слегка вздрогнул, и за этим последовала небольшая пауза. Кобылка моргнула. – Я подумала: “Ну, раз вокруг темно, то надо воспользоваться магией и осветить это странное место ”. И... и я поняла, что у меня нет рога. Более того, было ощущение, что у меня его и не было никогда! Ты понимаешь?! – Кобылка жалобно заглянула мне в глаза, ища поддержки.
– Да, понимаю.
Я легко представила себя на месте Коппер – в её рассказе достаточно было поменять рог на крылья. Не удивительно, что она так напугалась. Похоже, шар, принадлежавший Барбаре Сид, был ловушкой для любопытных пони. Или он просто испортился, как от длительного использования портились спарк-аккумуляторы.
– Твои дурацкие штучки из прошлого убьют её, – прошипела Рэнч. Я начинала тихо ненавидеть эту кобылицу. – В следующий раз пробуй на себе, клоун.
Это было уже откровенно обидно. Проглотив поток гадостей в адрес Рэнч, я встала из-за стола и собралась на выход.
Джестер, которая до этого сидела в мрачной задумчивости, встала следом за мной.
– Похоже, дамы и господа, мы сегодня все устали, и нам всем пора отдохнуть.
– Додо, можно я сегодня переночую у Рэнч? – вдруг спросила Коппер.
Я повернулась и собралась уже дать ей резкий отказ, но Джестер глазами показала, что не стоит этого делать.
– Конечно. Рэнч, пусть Коппер сегодня переночует у тебя. Я думаю, Коппер будет интересно с утра покопаться в твоём “Бандите”.

* * *

Как оказалось, возвращение Хэк Рэнч было воспринято в деревне неоднозначно. Создавалось впечатление, что не все обитатели Баттерфлая её любили. Белогривая секретарша Коменданта Аландера даже высказалась вслух, что это именно Рэнч всех сдала, но тот очень строго взглянул на неё и сказал что-то вроде: “Посмотрел бы я на тебя с этой блестящей штуковиной на шее” . Кстати об ошейнике. Вопреки моим уговорам, Коппер не послушалась и, в тайне ото всех сняла взрывной ошейник с Рэнч, перемкнув его питание на длинный провод.
Поскольку у меня не было ни малейшего желания делить крышу с грубой и неблагодарной кобылой, а, уж тем более, с её домашним животным, я временно поселилась у Базилевса. Сам наш здоровяк был совсем не против, но меня смущало то, что Джестер приходилось спать на полу.
Как ни странно, малютка Коппер привязалась не к нашей дружной компании, а к этой злыдне Рэнч. После того как юная кобылка сняла с синегривой пони ошейник, та прониклась к Коппер невиданным расположением. Сама стажёрка буквально смотрела в рот новоявленной подруге и запоминала каждый совет, касавшийся всего, что было связано с механикой. “Вот тебе и возраст, не признающий авторитеты!”
И, конечно, для меня не стало новостью то, что Хэк Рэнч вместе с Коппер собираются восстановить “Небесный бандит” , разумеется, без меня.
Джестер же только подлила масла в огонь. Видя их странное сближение, ей хватало ума ерничать: “Кажется, твоя Коппер перешла на Тёмную Сторону” . Когда же я фыркнула на неё, серая пони лишь отмахнулась: “Да у тебя приступ ревности”. Конечно же я ревновала!
Так прошёл день, в течение которого я чувствовала себя никому не нужной и старалась придумать, как же всё-таки спасти Коппер от столь дурного влияния. Зуб даю, Хэк Рэнч хотела использовать её талант к работе с проводами, и не более того. Очевидно, это была очень некрасивая форма дружбы.
Я сидела на самом верху здоровенной поленницы, уложенной вдоль крепостной стены, и упражнялась в извлечении звуков из губной гармошки, доставшейся мне в ходе недавнего торга. То, что я играла, звучало сердито и весьма экспрессивно, но, увы, на лунную музыку совсем не было похоже. Если честно, оно вообще на музыку похоже не было. Зато в моей голове созрел план, как напомнить Коппер Вайр о том, что рядом есть настоящие друзья.

Мастерская Рэнч встретила меня закрытыми воротами, из-за которых слышался вой электродвигателя и постукивание молотка по металлу. Через боковую дверь я пройти не могла, поскольку вход сторожил белый бесёнок. Он мирно посапывал возле пустой миски, но приближаться к нему, в отсутствии Рэнч я не рискнула. Толкнув плечом ворота, я обнаружила, что проём завален какими-то рельсами и ломаными ящиками. Створка поддалась совсем чуть-чуть. Через образовавшуюся щель я увидела Коппер в защитных очках, обрабатывавшую какую-то железную деталь на шлифовальном круге.
– Ээй, Коппер! – прокричала я, в надежде, что кобылка расслышит меня через шум.
– Ааа? Привет, Додо, – не выпуская заготовку из телекинетического захвата, кобылка обернулась. – Ты чего-то хотела? Коппер даже не улыбнулась мне, как это всегда делала раньше при встрече. Тем не менее, она вскоре выключила станок и подошла к воротам настолько, насколько это позволяло наваленное перед ними барахло.
– Мы с Джестер собираемся в удивительное путешествие в мёртвый город Поларштерн. Коппер, ты пойдёшь с нами?
– А, вот как, – произнесла она без задора, как если бы я предлагала ей прогуляться со мной до магазина. – Я бы с радостью, но видишь, сколько у нас с Рэнч работы? Сегодня она разрешила мне самостоятельно сварить шов! И то ли ещё будет! Так что… – она немного грустно поглядела на меня сквозь защитные очки, – как-нибудь в другой раз.
“Да что с ней случилось?! Уже вечер, она что, будет работать до полуночи?” Я не могла поверить, что копание в ржавой железке было важнее настоящего приключения. В детстве мы с Коппер вместе играли в знаменитых путешественников Томбстоуна и Обелиска, и втайне мечтали пережить подобные приключения на самом деле. Видимо, возраст и новые обязанности сильно меняют приоритеты.
– Ладно, Коппер, я потом расскажу тебе о наших приключениях, пока.
– Пока, Додо. Правда, извини.
Я повесила голову и поплелась прочь, но этого было мало.
– Коппер, подай мне ключ на 13. Я его нигде не вижу, крикнула Рэнч откуда-то из смотровой канавы.
– Сейча-а-ас, – ответила Коппер и вприпрыжку поскакала к ней.
“Так вот ты какая, Тёмная Сторона”. Я вздохнула, и понуро побрела домой.

* * *

Треск поленьев в камине и душистый травяной чай – это было то, что мне нужно. Немного обычного, живого комфорта, для того чтобы отвлечься от неприятных мыслей.
– Скажи, Базилевс, тебе удалось расшифровать, что написано в этой тетради?
– Да, этот грифон писал на современном языке, и, если бы не ужасный почерк, читать эти заметки было бы легко, и, я бы даже сказал, интересно. Судя по всему, твой грифон был археологом, и, я бы сказал, несколько чудаковатым.
– Почему? – спросила я с набитым ртом. Грифон-археолог! Похоже, что археология была не только моим интересом, но и моим проклятием: она окружала меня всюду, выпрыгивая из-за самых неожиданных углов.
– Потому что он искал древнюю легенду всех грифонов, которую обычно рассказывают детям на ночь. Это как если бы, скажем, ты, Малиновка, пыталась найти в лесах следы Безголовой Лошади.
Я чуть не подавилась со смеху. Конечно, кому придет в голову искать детские сказки?
– Странно то, Малиновка, что он искал эту легенду вполне серьезно, и, судя по записям, у него были какие-то данные. Он был уверен, что где-то в этом регионе можно найти древний артефакт под названием “Перо Тау”.
– Перо Тау? Кто такая Тау?
Базилевс поудобнее устроился в кресле, и я поняла, что мне стоит приготовиться к интересному рассказу.
– Тау – это древняя богиня грифонов. Считается, что она состоит из света, и она древнее всего в этом мире. Древнее Эквестрии, древнее пони и самих грифонов, и даже древнее, чем звезды. До неё не было ничего.
Грифон сделал паузу и отхлебнул чай из своей кружки.
– Тау обладала самым великим даром – создавать. Тау создала небо и землю. Она создала звезды, наделив их своим светом. Она создала день и ночь, дождь и снег. Но самое главное: именно Тау создала своих детей – грифонов. Она же создала пони, пегасов и единорогов, драконов, бизонов и всякого прочего зверя. И тогда она наделила своих излюбленных детей собственном даром: она научила их создавать. Так грифоны и пони научились творить вещи, оружие и искусство. И когда она увидела, что дети её стали умелы и начали творить, она покинула наш мир. Считается, что она до сих пор присматривает за нами, но ни во что не вмешивается, словно часовых дел мастер, что собрал часы и завел их, и с тех пор часы ходят сами – так и наш мир, живет без её вмешательства.
– То есть пони создала грифина? – спросила я, на что Базилевс добродушно рассмеялся.
– Малиновка, я рассказал тебе самую мягкую версию этой легенды. Многие грифоны верят в то, что только грифоны – излюбленные дети Тау, и что только их Тау научила творить. А уже грифоны пришли к пони и передали им свои знания. Конунг Эрманарих переписал легенду так, что и пони, и грифоны были созданы вместе, но даже это не устроило многих: пони не хотели мириться с тем, что их создала грифина. Разумеется, такой расклад был не по нраву твоим четвероногим сородичам, и ради того, чтобы вести торговлю и жить в мире, грифоны, скажем так, сделали вид, что забыли об этой легенде, превратив её в детскую сказку.
“Потрясающе. Выходит, грифоны похоронили свою богиню ради того, чтобы жить в мире.”
– Базилевс, так что же такое это Перо Тау? – спросила я в нетерпении.
– Перо Тау? Так вот, легенда гласит, что когда Тау покидала наш мир, она обронила перо из своего крыла. Это перо было такое крепкое, что, упав с неба, оно пробило земную твердь и ушло под землю. И тот, кто найдет его, станет самым счастливым грифоном на земле.
– Самым счастливым грифоном? А что обычно нужно грифону для счастья?
– Ну, на самом деле, грифоны хотят могущества. Как правило – над всеми сразу. А что такое “могущество” – каждый понимает по-своему. Для кого-то это – сила, для кого-то – бдительность, для кого-то богатство. Так что, наверное, Перо Тау даёт все сразу?
Базилевс улыбнулся, глядя на меня, и я почувствовала себя маленьким жеребёнком, которому родители рассказывают о том, что мама и папа всё всегда видят, что жеребята появляются от поцелуев и что любящие друг друга будут жить долго и счастливо и умрут в один день.
– И что, никто никогда не пытался найти это Перо?
Базилевс вновь отхлебнул чай из своей огромной кружки. А так как он не вытаскивал чайную ложку из неё, ему пришлось смешно прищурить один глаз.
– Малиновка, а многие пони пытались искать золото на концах радуги?

~ ~ ~

Глава 9: Откровения
"Ископаемое" (The Fossil)

Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: Whistle Brass.
Корректор: Astarcis.

Оригинал на google docs

То, что наш путь теперь лежал в Поларштерн, было очевидно и неизбежно. Я не испытывала сомнений тогда, выбираясь из родного Стойла, не испытывала их и сейчас, укладывая вещи в рюкзак из плотной непромокаемой ткани. Едва услышав про этот мертвый город от коменданта, я поняла, что неисповедимые пути Пустоши рано или поздно приведут меня туда.
Знаете, было что-то завораживающее в самом словосочетании “мёртвый город”. Я отчётливо представляла себе пустынные улицы, занесённые снегом, распахнутые настежь двери полуразрушенных домов и брошенные повозки. Скорее всего, в покинутых квартирах всё ещё оставались предметы роскоши, а общественные учреждения, вроде банков и почтовых отделений скрывали в своих надёжных сейфах довоенные монеты и драгоценные камни. Но меня привлекали не столько эти воображаемые сокровища, которых на деле могло и не быть вовсе, сколько возможность выяснить, что именно произошло в тот роковой день двести лет назад. Хотите пробудить интерес у Додо – задайте ей загадку, да посложнее.
Поларштерн – город с таинственной судьбой, затерянный в снегах крайнего севера. Вроде бы никто ничего толком не знал про это место, но, в то же время, и название города, и его прозвище были у всех на слуху. “Не ходи в Поларштерн”, “Вспышка – гиблое место”, “Город смертоносен” и прочее, я слышала неоднократно. И мне верилось, что время от времени находились смельчаки, которые из чистого любопытства, либо с целью помародёрствовать уходили в Поларштерн и бесследно там исчезали. Иначе как объяснить то, что действительного положения дел в городе никто до сих пор не знал.
Удалённость от обжитых мест? Слишком суровый климат? Не верю. Уж за два-то столетия кто-нибудь обязательно рассказал бы обо всём, что там творится в красках и мелких подробностях. Но подробностей не было даже у Базилевса. Однако грифон, едва заслышав о том, что я собираюсь наведаться туда, стал отговаривать меня от этой затеи, мол “Малиновка, не стоит идти в такое худое место – пропадёшь с концами”. Хорошо, что Джестер, вопреки моим ожиданиям его не поддержала. Напротив, я видела нетерпение на её лице, и серая пони едва не переминалась с ноги на ногу, заглядывая через моё плечо в экранчик ПипБака.
Вообще, если так разобраться, все мои прошлые приключения словно подталкивали меня идти в Поларштерн. Грифон, который когда-то хотел проникнуть в наше Стойло, обвёл эту точку на карте красным карандашом. Члены неизвестной экспедиции двухсотлетней давности, не найдя в шахтах Штальбарна загадочное “Ископаемое”, оставили тайное послание, в котором сообщали, что выдвинулись в сторону Поларштерна. Уверена, Эмеральд Грин тоже рано или поздно устремится в Поларштерн на поиски этого самого “Ископаемого”, а может и чего-то другого – не менее древнего и непонятного. То, как суетилась зелёная пегаска, грубо устраняя случайных свидетелей, говорило о том, что совсем скоро на Севере Пустоши должно произойти что-то значимое, и сидеть в Баттерфлае, сложа копыта, значило бы всё это пропустить.
Да и не могла я здесь оставаться. Как бы ни полюбилась мне гостеприимная деревня, последние дни я ощущала себя здесь лишней. Нет, после нашего возвращения из шахт, жители Баттерфлая не стали относиться ко мне хуже. Напротив, они узнавали меня на улице, желали доброго дня и даже пару раз угощали вкусной домашней выпечкой. А сам комендант Аландер, узнав что теперь мне приходится ютиться у Базилевса, предложил должность электротехника и уютную комнатку-подсобку в главном корпусе. Всего пару дней назад я не могла и мечтать чём-то подобном, но, к сожалению, пришлось вежливо отказаться от этого щедрого предложения. И дело было вовсе не в моей скромности и не в срочных делах, якобы возникших в Стойле, а в появлении на Поверхности Коппер Вайр и её неожиданной дружбе с той кобылой.
Хэк Рэнч восприняла своё спасение как нечто само собой разумеющееся, и никаких слов благодарности с её стороны не последовало ни в день освобождения, ни когда-либо после. Ну и чёрт бы с ней, не оказывай она столь дурное влияние на мою подругу. А Коппер словно подменили: я ещё пару раз сталкивалась с ней на улице, и далее между нами происходил краткий, неловкий обмен приветствиями, после которого кобылка, натянув на лицо неестественную улыбку, рысила в сторону мастерской. Последний раз я столкнулась с ней под вечер, в столовой. Тогда, пользуясь наплывом посетителей, Коппер и вовсе прошмыгнула мимо меня, опустив глаза долу. Неужели она думала, что я её не замечу?
В это было трудно поверить, но Коппер Вайр избегала моего общества! Стараниями Хэк Рэнч, пони, которую я знала с детства и считала своим лучшим другом, решила выбросить меня из своей жизни! Фактически, это синегривая мымра подтолкнула мою бывшую ассистентку к предательству, вот только сама Коппер Вайр тоже была хороша; имея на боку кьютимарку, надо уже думать головой. А вот чем думала Коппер, увидевшая блестящую, точнее, в её случае, ржавую игрушку – тот ещё вопрос. Клюнула на железяку, требующую починки, и развесила уши! О, представляю, сколько гадостей про меня в эти уши успело влететь, раз кобылка, которая всегда ходила за мной хвостиком и заворожённо наблюдала за тем, как я монтирую очередной электрощиток, теперь жалась по стенам и отказывалась смотреть мне в глаза.

едним пунктом нашей обширной утренней программы. Джестер планировала пополнить запас гранатомётных выстрелов, которые, по её словам, было практически невозможно раздобыть в дырах, вроде Остова. К тому же это стоило бы нам намного дороже. Мне же хотелось узнать, что из сданной ранее экипировки уже удалось починить. Кроме того, я намеревалась разжиться тёплыми вещами – в первую очередь, шерстяными штанами. Брр, да одни воспоминания о промозглых ветрах, гуляющих по окрестностям Штальбарна уже заставляли меня поёжиться. Или, может, во всём была виновата сырость, вызванная внезапной оттепелью? В любом случае, сейчас я мечтала поскорее повернуть за угол и оказаться в тёплом помещении оружейного магазина. Однако, владелец лавки встретил нас прямо на улице, вернее, это мы заметили его первыми.
То, чем занимался Бэкфайр, со стороны выглядело довольно странно. Тучный жеребец, подобно цирковому артисту, балансировал на широкой скамье, поставленной прямо у входа в своё двухэтажное жилище. Стоял он на двух задних ногах, а передними упирался в закрытую дощатую дверь. Мы, предвкушая интригующее развитие событий, подошли поближе, и я заметила, что рог Бэкфайра светится, а на лбу у него выступили капельки пота.
“Ах, вот в чём дело”. Разгадка оказалась проста. Значительно выше двери, почти на уровне пола второго этажа, в телекинетическом поле висела деревянная щётка, которой жеребец беспомощно водил туда-сюда, в надежде счистить снег, прилипший к магазинной вывеске. По всей видимости, способности к телекинезу у Бэкфайра были довольно-таки средние, и щётка до вывески не дотягивалась.
– Так-так, – задумчиво произнесла Джестер. – Делаешь зарядку, а Бэки?
Наш знакомый проигнорировал её колкость и обратился ко мне:
– Дэзлин, ну ты погляди, что творится.
– Здравствуйте, мистер Бэкфайр. Вижу и вам весь этот снег не по душе?
– Да, если бы только снег…
И, Бэкфайр рассказал о том, что каких-то пятнадцать минут назад его лавка подверглась вероломному обстрелу со стороны деревенских жеребят. По условиям своей незамысловатой игры, они скрытно атаковали “базу Стальных Рейнджеров”, а вывеска магазина, по словам хозяина, являлась “пулемётным гнездом” – основной целью их обстрела.
Слушая эту историю, я с улыбкой представляла, как тихоня Эйнар крадётся среди сугробов, достаёт белый холодный шарик, изображающий осколочную гранату, и швыряет его по дуге, насколько это позволяют его жеребячьи силы. Следом за ним из снега выпрыгивают его боевые товарищи и, оглашая окрестности боевым кличем, атакуют рейнджерский аванпост…
Мгновенно вспомнилась атака в лесу. Наверное, те пони, что смели палаточный лагерь, тоже начинали со снежков. Я и раньше задумывалась над тем, что детские игры готовят пони к взрослой жизни, но, в суровых северных землях это чувствовалось особенно сильно.
– Таким образом, эти юные пустобокие, э-э... – Бэкфайр замялся.
– Засранцы? – участливо подсказала Джестер.
– Что ты! Дарования! – возразил он. В общем, своим снайперским огнём они разукрасили мою вывеску так, что и букв теперь не видать, – закончил Бэкфайр и развёл копытами в стороны.
– Дай-ка угадаю! Конечно же, эти дарования спокойно и без паники разошлись по домам без какой-либо мотивации с твоей стороны? – Джестер вопросительно подняла левую бровь.
– Ну, примерно так оно и было...
– И ты совершенно точно не угрожал им стволом пулемёта калибра 7.62, делающим 120 выстрелов в минуту? – уточнила она.
– Ну...
– Бэки?
Бедный оружейник. Мастер по стволам и клинкам был напрочь обезоружен. Чтобы спасти его честь, нужно было срочно менять тему.
– Мистер Бэкфайр, дайте-ка мне вашу щётку, кажется у меня появилась идея… – сказала я, уже разминая крылья.

* * *

Когда вывеска была очищена, а я выслушала комплименты, Джестер чуть ли не пинками загнала нас в лавку. Бэкфайр тут же удалился в подсобку и вернулся с моими вещами. Грифоний пистолет я осмотрела лишь мельком, поскольку не сомневалась, что всё сделано по высшему разряду, а вот бронежилет нужно было примерить, чтобы подогнать его по фигуре.
Перед тем, как облачиться в него, я, не то в шутку, не то всерьёз, объявила жилет своим боевым трофеем. Согласитесь, было в этом что-то первобытное: надеть на себя броню поверженного противника. И хоть Эмеральд Грин, не была повержена окончательно, она всё-таки получила от своей жертвы неожиданный и, надеюсь, жёсткий отпор.
Жилет, надетый поверх моей куртки сильно давил на грудину, так что пришлось прибегнуть к помощи Бэкфайра. Жеребец, преисполненный галантности, бережно и со знанием дела ослабил каждый фиксатор, и мне, наконец, удалось вздохнуть с облегчением.
Стоя перед треснутым зеркалом, я разглядывала новый элемент своего костюма. Бронежилет теперь был укорочен точно под мой рост и плотно облегал тело, закрывая жизненно важные органы. Что касалось его внешнего вида, и здесь Бэкфайр постарался на славу: основа была обтянута новой плотной тканью. Её цвет был чуть синее и темнее, чем моя инженерская куртка, и на месте повреждения теперь красовался вместительный карман, украшенный серебристой нашивкой – изображением моей кьютимарки! Эта последняя деталь растрогала меня настолько, что пританцовывая на всех четырёх, я подбежала к жеребцу и горячо поцеловала его в щетинистую щёку. Бэкфайр весь зарделся, а я продолжила вертеться у зеркала, пытаясь оглядеть себя со всех сторон.
Бронежилет пегаски даже после ремонта выглядел потрясающе. В отличие от тех громоздких моделей, что продавались в лавке, он изящно сужался к низу, благодаря чему почти не сковывал моих движений и для защитной одежды такого рода был невероятно лёгким.
– Мистер Бэкфайр, эта броня такая лёгкая. Из чего она сделана? – поинтересовалась я.
– А ты ещё не догадалась, Дэзлин? В жилет вшиты пластинки из драконьей чешуи. Они довольно прочные, но не обольщайся: от шальной пули спасут, а вот пулемётный огонь не выдержат, как ни крути. Кстати, об огне… – теперь жеребец задумчиво теребил подбородок. Оружейник всё ещё был смущён моим поступком и чем-то ещё. Наконец, он решился:
– Эх, моя вина, Дэзлин! Не успел я к твоему походу винтовку доделать – нужных запчастей не осталось. Впрочем… вот что мы сделаем! – рог Бэкфайра ярко засиял, и перед моими глазами проплыла винтовка, – та самая, на которую я так заглядывалась в прошлый раз. “Скаут”!
Оружие, с уже разложенными сошками, плавно легло на прилавок, а жеребец продолжил:
– Вот, держи. Твоя винтовка побудет у меня, а эту я отдаю тебе взамен. И когда та будет отремонтирована, ты сможешь забрать её обратно, но, сдаётся мне, после “Скаута” ты просто не захочешь иметь дело с чем-то более грубым и неуклюжим.
– Но, мистер Бэкфайр… – пролепетала я.
– Слушать ничего не хочу. Ты, Дэзлин, сделала для нас многое. Мало того, что ты взялась помочь нам, незнакомым пони, отбиться от тех негодяев, ты же вернула нашего инженера, хотя об этом тебя лично никто не просил. И судя по рассказам, ты чуть не осталась там, под землей. Я считаю, что такой поступок достоин награды, поэтому даже не пытайся отнекиваться. Теперь эта винтовка будет принадлежать тебе.
Когда ко мне вернулся дар речи, Джестер сочла за лучшее побыстрее расплатиться и вытащить меня за хвост из лавки. В противном случае, бедняга Бэкфайр был бы обречен слушать мои благодарности до самого вечера.
Несмотря церемонию вручения винтовки, по мнению Джестер излишне затянувшуюся, с покупками мы управились достаточно быстро. Подходило время позднего завтрака, и я рассчитывала отведать какой-нибудь вкусной стряпни от Базилевса или, если повезёт, самой поучаствовать в её приготовлении. Но, к моему огорчению, хозяина дома мы не застали. Хотя на улице и был сильный снегопад, он ушёл на охоту, о чём большими круглыми буквами сообщалось в записке, найденной Джестер на каминной полке. С одной стороны, было жаль, что я не увижу его до самого возвращения в Баттерфлай, а с другой… А с другой стороны я не знала, как вручить ему то, что принадлежало ему по праву – грифоний пистолет. Вдруг он стал бы отказываться из вежливости? Я же пыталась отказаться от “Скаута”!
Так или иначе, я положила на каминную полку пистолет, завёрнутый в тряпицу – в надежде на то, что грифон сразу обнаружит его – затем вырвала из своего блокнота чистый лист бумаги и наскоро набросала записку со следующим текстом: “Базилевс, спасибо тебе за всё. Надеюсь, этот пистолет не даст осечки в твоей лапе. Обещаю вернуться целой и невредимой. Малиновка”. Я оставила записку там же, на каминной полке, и порысила в соседнюю комнату, где Джестер уже распределяла купленные вещи по своим сумкам и рюкзакам.
– В походе даже самая незначительная мелочь что-нибудь да весит, – серая пони начала наставлять меня, заметив, как я пыталась впихнуть в свой рюкзак все те вещи, которыми разжилась на Поверхности, в том числе, полезное барахло из сарая Хэк Рэнч. Молния рюкзака отчаянно сопротивлялась, но и упорства мне было не занимать. Наконец, железная суповая миска сдалась под натиском моих копыт, и рюкзак был упакован. Однако Джестер, видя мой успех, лишь покачала головой.
– Жеребёнок, ты же не думаешь, что я буду тащить это всё, когда ты выдохнешься? Не забывай, у тебя ещё спальник с палаткой, винтовка и ледоруб.
– Да всё в порядке, – ответила я на её ворчание и, в подтверждение своих слов, взвалила к себе на спину и седельные сумки, и свежесобранный рюкзак.
“Ох”. Мои плечи почувствовали себя неуютно сразу, ноги присоединились к ним чуть позже. Всё это выразилось в немедленном желании сбросить тяжёлые вещи на пол.
– Из тебя бы получилась выдающаяся мусорщица, – отметила Джестер, взвешивая мой рюкзак на своём копыте. – Вот только пегасы созданы для того, чтобы летать, а не ползать по земле – верно?
Под натиском последнего аргумента пришлось признать правоту серой пони. Ведь одно дело – тащить увесистый рюкзак на себе, когда ты упираешь в землю всеми четырьмя копытами, и совсем другое – маневрировать вместе с ним в воздушном пространстве.
– Сдаюсь, – нехотя проронила я и передала рюкзак на растерзание опытной походницы.

* * *

Мы вышли из леса и двигались по дороге, заметенной снегом. Угадать качество покрытия и его тип было сложно. Выделялась она лишь тем, что ноги не проваливались в снег по колено, а упирались в более-менее твёрдую поверхность. Узкой полосой, дорога тянулась на многие километры вперёд. Периодически, вдоль неё попадались скрюченные больные деревья с бледно-жёлтой хвоей – жалкие остатки бывшей лесозащитной полосы, разросшиеся до состояния уродливой рощицы. Их внешний вид говорил о том, что в почве находится источник какой-то отравы – химической или радиоактивной, и это было ещё одной причиной, почему стоило держаться дороги и не сходить на обочину.
На границе снегопада показалась размытая серая точка, которую мой ПипБак обозначил, как “нежил. стр.” Это была одноэтажная кирпичная будка, вернее, то, что от этой будки осталось. И было не вполне ясно: пострадала ли она во время войны, или же её разобрали местные мусорщики. Кирпичная постройка состояла всего из двух стенок, в одной из которых зиял провал окна с погнутым жестяным подоконником, а к другой сверху крепилась длинная выцветшая табличка.
“П.нкт к.нтроля...”, – прочитала я текст на ней. Контроль чего производился в этом месте было уже не разобрать. Впрочем, очень скоро ответ нашёлся сам собой. Дорога упёрлась в нагромождение бетонных плит, некогда составлявших высокий забор, а за плитами открылся вид на огромную яму, из дна которой вырастали оплавленные куски каких-то железных конструкций. ПипБак не заставил себя ждать, и его дозиметр начал неприятно потрескивать.
“Миниатюрная жар-бомба, – пояснила Джестер. – Даже если это был военный склад, или командный пункт, то теперь здесь нечего ловить – весь хабар намертво вплавился в породу”. Я поёжилась, представив себе последние мгновения жизни тех пони, что обслуживали этот военный объект.
Постаравшись как можно быстрее миновать фонящую яму, мы добрались до большого перекрёстка, оформленного весьма необычным образом: ранее обгорелый, пузатый остов какой-то летающей махины был размалёван пятнами синей, жёлтой и красной краски. Белыми буквами на нём была выведена корявая надпись: “Грифинодёр III”. Не знаю, кем был тот юморист, что всласть поиздевался над разбитым летательным аппаратом, но он оказал нам неоценимую услугу, подвесив к лопастям машины куски гофрированного железа с названиями ближайших населённых пунктов. Он даже указал количество километров до некоторых из них. Вся эта конструкция была облеплена сосульками и устало скрипела при малейшем дуновении ветра. Мне же оставалось надеяться, что ось винта намертво заклинило и все направления указаны верно.
Пробежавшись взглядом по указателям, кроме “Остова” и “Баттерфлая” я не обнаружила ни одного знакомого даже по моей штабной карте названия. “ф.т. 215”, “Бакхорн”, “Сломанный хвост”, “27-я колония”, “Бункер”... Я несколько раз осмотрела все таблички, в надежде, что случайно пропустила нужную строчку, но тщетно.
– И куда нам? – спросила я у серой пони в замешательстве.
– Как куда? В Поларштерн, – ответила она с таким видом, словно я пыталась узнать у неё своё собственное имя.
– Прекрасно. Это я и так знаю. Вот только я что-то нигде не вижу указателя на Поларштерн, или, хотя бы, на Вспышку. Серьёзно, куда нам идти?
– Ну, вот куда поведёшь, туда и пойдём. – невозмутимо сказала серая пони.
“Поведу?” – мне снова казалось, что Джестер издевается, но опыт последних дней подсказывал: раз она себя так ведёт, я действительно делаю что-то не так. Вот только что?
– Но… Откуда мне знать куда нам идти? Это ведь ты знаешь дорогу.
– И кто тебе сказал такую глупость? – моя подруга в искреннем удивлении вздёрнула бровь.
– Но я думала…
– Жеребёнок, ты слишком много думаешь. Это у тебя есть точная карта местности и накопытный навигатор. У меня же нет ни того, ни другого – я знаю лишь примерное направление. А это значит…
– Что значит? – спросила я, уже предвосхищая ответ.
– Это значит, что тебе предстоит прокладывать наш маршрут, – закончила Джестер свою мысль.
– Мне? А если из-за моей ошибки мы пойдём не той дорогой?
– Тогда нам придётся делать крюк, или возвращаться к этой развилке. Всего-то, – Джестер пожала плечами.
“Всего-то? Это что же, серая пони готова прошагать хоть с десяток лишних километров только из-за того, что её неопытная спутница ошибётся дорогой?” То, что я услышала, звучало странно, но не было похоже на шутку. Видимо, Джестер были чужды такие понятия, как экономия энергии и оптимальный маршрут. Или, может быть, она просто засиделась в своём вагончике и теперь старалась как следует размять затёкшие ноги?
Так или иначе, я достала обе карты – бумажную и электронную и принялась их сверять. И, когда навигатор указал наше точное местоположение, мне оставалось лишь поставить метку в самом центре Поларштерна и найти ближайшее к нам шоссе, идущее в этом направлении. Такой дорогой оказалась Федеральная Трасса 215, которая пролегала в паре километров от этого перекрёстка – то самое загадочное “ф.т. 215”, указанное на третьей по счёту лопасти. Трасса вела строго на север, в бесплодные необитаемые земли, совершенно не затронутые ни прошедшей войной ни цивилизацией пони в принципе.

* * *

“Она действительно боится? Или это фигура речи?”
– Джестер, веришь или нет, но я как раз сейчас размышляла на эту тему. И я не думаю, что такое произойдёт со мной. Да, я уже не первый день тут, на Поверхности, но я не только бегаю по снегу и попадаю в переделки. Как ты и советовала, я наблюдаю и делаю выводы. Знаешь, по мне так, сама Пустошь тут совершенно ни при чем. Ну нет в ней ничего такого, что принципиально отличало бы её от мира, существовавшего до Катастрофы. Да, внешние условия изменились в худшую сторону, но психология пони осталась прежней. Всегда есть те, кто ищут выход и те, кто сидят сложа копыта и ищут виноватых на стороне. Не знаю, поверишь ли ты в то, что в нашем комфортном и обустроенном Стойле далеко не все живут счастливо, однако это так.
По идее, Джестер уже давно должна была перебить меня, вставить какое-нибудь замечание, но вместо этого серая пони внимательно смотрела на меня. Видимо, ждала, когда я оформлю свою мысль до конца. Поэтому я продолжила:
– Да, Джестер, и этом уютном мирке есть пони, недовольные своей жизнью. Они жалуются на череду однообразных дней, на опостылевшую работу, которой вынуждены заниматься до конца жизни, на Смотрительницу с её идиотскими указаниями. Они запираются в своих комнатах и впадают в недельный запой, до тех пор, пока Служба Безопасности не вытащит их оттуда силой, а за всё время существования Стойла было и несколько случаев суицида причём, отнюдь не из-за несчастной любви. Так что разница не столь велика. Конечно, тут, на Поверхности, нет того уровня довоенного комфорта, который сохранился в нашем Стойле, и о котором можно судить по старым фотографиям и отдельным вещам, дошедшим до наших дней. И, видимо, многие пони чуть ли не с рождения считают себя обделёнными. Вот поэтому они вымещают свою обиду на окружающих, оправдывая свои жестокие деяния тем, что живут не в то время и не в том месте, а это – жалость к себе – самая разрушительная разновидность эгоизма. Сказать по правде, я тоже была не очень-то довольна тем, что родилась под землёй, в этом тесном лабиринте подземных коридоров. Ты же сама говорила, что пегасы созданы для того, чтобы летать. А как тут полетаешь, если прямо над головой начинается потолок? Но я не проклинала судьбу, не ревела в подушку по ночам, а искала возможный выход из положения. Знала бы ты, сколько шахт, колодцев и рукавов я излазила, в надежде отыскать путь наверх! И вот теперь я здесь, на Поверхности, и не собираюсь ныть по поводу того, что тут холодно и сыро. Я сознательно обменяла тепло и безопасность на свободу и возможность поучаствовать в приключениях. И я знала, что будет нелегко. Понимала, что мне придется встретиться с опасностями, проблемами и даже ранениями. Конечно, я не предполагала, во что это выльется на самом деле, но пока что я вроде как справляюсь и не ощущаю какого-то давления со стороны Пустоши, о котором многие говорят. Да, рано или поздно мне придется столкнуться с нелегким выбором или с каким-нибудь тяжелым ударом – такие вещи рано или поздно происходят в жизни любого пони – но я уже предупреждена о нём, а значит и вооружена против него.
– Вот как? И каким же образом, Додо? – серая пони впервые подала голос.
– Книги, Джестер. Насколько я могу судить, здесь, на Поверхности, ценности не слишком отличаются от тех, про которые я читала в книгах. Знаешь, моя мама всегда радовалась, находя меня в обнимку с новой книгой. Она говорила, что книги воспитывают душу. И теперь я вижу, насколько она права. Я не погрязну в жестокости и безразличии уже потому, что знаю, что так нельзя, и даже если мне придётся применять насилие, как это уже было несколько раз, то я не получу от этого удовольствия. Это будет вынужденная мера для защиты меня, или кого-то ещё.
– А мне казалось, ты с удовольствием пробивалась через наших друзей мусорщиков.
– Боевой кураж и упоение собственной жестокостью – это совершенно разные вещи, Джестер. Ты же сама видела, что я не применяла силы там, где можно было того избежать. Это Эмеральд крошит черепа собственными копытами, а не я. И я не знаю и не понимаю, зачем она так делает. Если у неё была в жизни какая-то травма, – это её проблемы. Нет смысла причинять больше боли, чем требуется, чтобы вывести противника из строя. Но и хлопать глазами тоже ни к чему, иначе враг выстрелит в тебя первым. Это же война, в конце концов! А война – она никогда не меняется!
Когда я закончила, оказалось, что я стою на ногах, грива моя растрепалась и теперь лезла на глаза, да и говорила я громко, едва ли не криком. Поэтому навалившаяся после этого тишина оглушила меня, и я, опомнившись, села обратно на коврик и смущенно посмотрела на Джестер. Однако моя спутница глядела на меня с улыбкой, в которой не было ни тени ехидства, и вот от этого мне стало как-то не по себе.
– Я рада, что услышала это от тебя, жеребёнок. Это значит, что я не ошиблась в тебе. Теперь я верю в то, что ты действительно справишься. Не знаю, какие приключения ты хочешь найти и какие приключения найдешь, но я поддержу тебя в твоих исканиях со спокойной душой.
– Джестер?... – мой голос по-прежнему срывался от волнения.
– М? – она посмотрела на меня удивленно. Я окончательно смутилась.
– Мы... мы ведь с тобой друзья?
– Конечно, жеребёнок. Мы с тобой давно уже друзья. У тебя доброе сердце, и я рада такому другу, как ты.
– Знаешь… Я думаю, мы с тобой самые лучшие друзья во всей Пустоши.
Казалось, мое сердце сейчас выпрыгнет из груди от счастья. Теперь у меня был настоящий друг, и какой! Пожалуй, самый удивительный и невероятный друг во всей Пустоши. Я чувствовала, что вместе мы сможем свернуть горы и победить любого врага, даже эту ненормальную Эмеральд Грин. Я упала на спину, запрокинув передние копыта за голову и зажмурилась от счастья.

* * *

А когда я открыла глаза, Джестер рядом не было. Решив, что она отошла по своим делам, я подбросила сучьев в костёр и осмотрелась. В самом деле, следы Джестер, обходя заросли кустарника, вели в темноту, вот только её гранатомёта возле палатки в этот раз не было. И это не предвещало ничего хорошего.
Стараясь не производить лишнего шума, я достала свой пистолет, сняла его с предохранителя и замерла в ожидании. Очень скоро послышался шорох, вот только он шёл не с той стороны, куда ушла Джестер, а с противоположной. Кто бы там ни шастал, скорее всего, его намерения были далеки от благородных. Вот под невидимой ногой хрустнула одна ветка, затем другая. “Какое-то дикое животное”?
Сжимая в зубах пистолет, я плавно сползла на живот и застыла. Невидимый зверь, похоже, тоже замер в нерешительности. “Неужели, учуял?” Да нет, всё было проще. Костёр, заботливо сложенный моими копытами хорошо освещал меня. Хищник явно наблюдал за мной, я же, из-за яркого пламени никак не могла определить, где он находится. “Не больше пятнадцати метров. Три прыжка и я – чей-то ужин” – вот такие невесёлые мысли скользили в моей голове. Пожалуй, единственное, что сдерживало неизвестное существо от атаки, тот же самый костёр; есть же такая непреложная истина: все хищники боятся открытого огня. Вот только... ничто не мешало зверю обогнуть меня по дуге и напасть с тыла! “Как плохо!” За моей спиной качнулась ветка хилого деревца, а затем, чуть правее мелькнула размытая тень. Медлить было нельзя!
– Пожалуйста, не стреляй, – раздалось из темноты. От удивления я расслабила челюсть, но, к счастью, оружие не выронила. Меньше всего я ожидала встретить в этой глуши разумное существо. “Зато с разумным существом можно попытаться договориться”, – пыталась успокоить меня оптимистичная часть сознания.
– Вышди на швет, – потребовала я, целясь туда, откуда слышался голос.
– Да, я выйду. Но мне нужны гарантии, что ты не выстрелишь в меня, – произнесла незваная гостья; теперь я не сомневалась в том, что голос принадлежит кобылке. – Поэтому опусти оружие, – её голос был мягким, мелодичным и на удивление спокойным. Судя по всему, незнакомка не была ранена, или напугана. Вот только незнакомка ли? Я определённо слышала этот голос. Но где?
– Обещаю, я не причиню тебе вреда, – прервала мои рассуждения кобылка.
“Гарантии, обещания...” Джестер учила, что в Пустошах нельзя доверять никому, но вот уже который раз я нарушала это правило. Пока что мне везло на мирных собеседников; за то время, что я стояла возле костра и в нерешительности пялилась в темноту, кобылка могла уже десять раз пристрелить меня, но не сделала этого. Значит у неё были какие-то другие планы на мой счёт.
– Форошо, я фладу фтвол, – проинформировала я невидимую собеседницу, и осторожно уложила пистолет на коврик.
– Теперь отодвинь его в сторону.
“Похоже на ловушку. Или не похоже? Проклятье! Да куда же запропастилась Джестер?!”
– Это ещё зачем, – возмущённо воскликнула я. – Знаешь, мне не нравится, когда кто-то ставит мне условия, а сам скрывается в темноте.
– Это для твоего же блага, Додо. Я не хочу, чтобы кто-то из нас пострадал.
“Что-о-о?”
– Да кто ты такая, и откуда знаешь моё имя?!
– Я всё объясню тебе в подробностях, но сперва мне нужно убедиться, что ты не представляешь опасности. Пожалуйста, отодвинь пистолет в сторону, как я прошу.
Поскольку ответы можно было получить, лишь доверившись этой подозрительной пони, я вздохнула, прикоснулась копытом к холодному металлу и медленно подвинула оружие на полметра в бок.
– Вот так, хорошо, – одобрила мой поступок кобылка. – Теперь я выхожу. Не делай глупостей, Додо.
Снег захрустел, и через пару мгновений из темноты появилось создание, которое, в данной ситуации выглядело, по меньшей мере, странно.
Стройная, молодая единорожка снежно-белой масти. Её вьющаяся грива, сочетавшая в себе розовый и сиреневый цвета, выглядела невероятно ухоженной, а взгляд пронзительно-зелёных глаз выдавал острый ум и живую заинтересованность в происходящем.
Для здешних холодов кобылка была удивительно легко одета. На её спине красовалась простая по покрою, но добротная на вид бордовая попона… и всё. Ни шапки, ни горных ботинок. Из экипировки у кобылки оказалась только небольшая седельная сумка из белой ткани с тонким зеленым ремешком.
Путешественница – страннее некуда. Я понятия не имела, откуда она взялась тут, в лесу, посреди ночи, и почему расхаживала в гордом одиночестве. Вот только в одиночестве ли? Не отрывая взгляда от кобылки, я сделала пару шагов назад, на всякий случай.
Оружия у этой пони не было. Во всяком случае, если что-то и лежало в её сумке, годиться оно могло лишь для самообороны. Однако расслабляться не стоило; незнакомка была единорогом, а значит, в любой момент могла применить на мне свою магию. Я пристально следила за каждым движением кобылки, одновременно пытаясь объяснить себе стойкое ощущение дежавю, вызванное её появлением.
Сначала знакомый голос, теперь ещё и внешность. Молодая пони с утончёнными манерами прямо посреди заснеженного леса. Бред, согласитесь? Она знала моё имя, но мы никогда не пересекались. Если бы я увидела эту пони в Баттерфлае, то тут же запомнила её. “Впрочем, какой Баттерфлай?” – одёрнула я себя. – Такой пони место во дворце”. Да один вид её кьютимарки указывал на принадлежность кобылки к высшему обществу: из-под короткой попоны выглядывало большое розовое сердце, из которого исходили две плавные волнистые линии, окружённые блестящими фиолетовыми звёздочками. Шикарно, однако.
– Здравствуй, Додо. Можно я присяду к костру, мне нужен обогрев, – попросила загадочная кобылка.
“Нужен обогрев?” – хм, белоснежная пони могла сказать “мне холодно” или “я замёрзла”. Определённо, она была странной. Ещё страннее было то, что кобылка не выглядела замёрзшей: она не дрожала, да и в голосе не было никакой хрипотцы. Значит там, откуда она пришла было тепло.
– Обогрев, пожалуйста. Только пусть твои друзья тоже выйдут погреться.
– Мои друзья? – кобылка вопросительно взглянула на меня.
– Да. Те пони, с которыми ты дошла до этой поляны. Я же вижу, какое у тебя скудное снаряжение – в одиночку с таким долго не протянешь. А это значит, что где-то неподалёку спрятались твои спутники, и мне не нравится, что я их не вижу.
– Увы, Додо, в данный момент я совершенно одна, – в голосе кобылки прозвучала усталость с примесью лёгкой грусти. – Теперь мне можно к тебе?
Взвесив все “за” и “против”, как мне, в своё время, посоветовал продавец ботинок, я решила, что эта кобылка выглядит слишком пристойно для того, чтобы быть рейдером или работорговцем. “А, будь что будет...”
– Валяй, – бросила я, усаживаясь на коврик, и оставляя место для единорожки.
Теперь свет костра позволял рассмотреть лицо кобылки как следует. Ранее скрытые полумраком детали проявились, и я наконец поняла, откуда знаю эту пони. “Да быть этого не может!” – воспротивился мозг поначалу, но с каждой секундой он сдавался под натиском новых и новых соответствий: передо мной сидела одна из основательниц компании Стойл-Тек – Свити Белль! Вот только на вид она была лет на двадцать моложе, чем на тех портретах, что украшали конверты грампластинок из моей личной коллекции.
Будучи талантливым управленцем, Свити Белль являлась популярной певицей, чья музыкальная карьера достигла своего пика в военное лихолетье. Я очень уважала её вклад в музыкальное наследие Эквестрии. Свити Белль никогда не гнушалась наиболее современных вариантов аранжировки, и у Смотрительницы нашего Стойла были очень большие проблемы с тем, чтобы отобрать те песни, которые она считала “пристойными”. В конце концов, отправить основательницу Стойл-Тек под гриф цензуры – дело непростое.
Но Свити Белль умерла как минимум сто пятьдесят лет назад! У меня были вопросы, и я хотела получить на них ответы прямо сейчас.
Видимо, это намерение достаточно выразительно читалось на моём лице, потому что незнакомка придвинулась поближе к огню и начала разговор:
– Я вижу, что ты уловила моё сходство с госпожой Свити Белль.
“Госпожой? Можно и так сказать”.
– Видишь ли, дело в том, что некогда я была её служанкой и, как правило, я действовала по её указу и под её именем. Я была создана с тем расчётом, чтобы быть неотличимой от своей госпожи. Иногда мне приходилось называть себя Старсонг, но близкие друзья привыкли называть меня Свити Бот.
“Служанкой? Создана? Свити Бот?” Я открыла рот, но так и не смогла решить, какой вопрос задать первым – так и сидела с отвисшей челюстью. Наверное, в этот момент я выглядела настолько уморительно, что незнакомка улыбнулась и решила добить меня окончательно:
– Да, Додо, я экиноид.
Я со страшной силой замотала головой из стороны в сторону, пытаясь сбросить охвативший меня ступор. “Нет, не-е-ет. Этого не может быть!” Прямо передо мной сидела живая кобыла из плоти и крови, с развитой мимикой и живыми эмоциями. В свете костра я отчётливо видела, как таяли снежинки у неё на носу, а её глаза были осмысленными и, будь она неладна, красивыми.
Экиноиды… Небывалый технологический скачок военного времени направил мысли учёных на создание искусственного интеллекта для промышленных и военных нужд. Роботы-охранники, роботы-уборщики, роботы-ассистенты, секретари, монтажники. Все они имели лишь отдалённое сходство с пони и некоторую степень самостоятельности в принятии решений. Те модели, о которых я читала в журналах о технике, были похожи на пони не больше, чем четырёхногий пылесос. Да и умом они не отличались: экиноиды могли справляться с какими-то основными задачами вроде патрулирования заданной программой территории или ответа на телефонные звонки. В основной своей массе они понимали язык простейших команд, и лишь немногие могли поддерживать иллюзию осмысленного разговора.
Вдоволь насладившись моей реакцией на свои слова, зефирно-белая кобылка продолжила:
– Я была спроектированна под личным руководством госпожи Эппл Блум в качестве подарка госпоже Свити Белль. Госпожа Эппл Блум была выдающимся инженером, именно ей принадлежат основные прорывы в области робототехники. Она мечтала создать универсальных помощников для пони, которые смогли бы работать в самой неблагоприятной и опасной для жизни обстановке: среди вредных химикатов, под водой и даже в космосе. Неудивительно, что всё её творения отличались потрясающей прочностью, неправда ли? К примеру, одно из них сейчас надето у тебя на ноге.
Да, в определенной степени ей удалось создать таких помощников. Но горькая ирония заключалась в том, что стоимость её изобретений была в военные годы настолько высока, что позволить их себе могли только единороги из высшего общества или промышленные магнаты вроде братьев Флима и Флэма. А те модели, создание которых финансировалось со стороны военно-промышленного комплекса, были призваны не защищать, а разрушать и убивать.
Свити Бот излагала факты, известные мне по книгам. То что она сообщила не входило в противоречие с тем образом довоенной Эквестрии, который сложился у меня в голове на основе этих фактов. И всё же, мне было трудно поверить, что передо мной сидит полноценный искусственный интеллект, облачённый в сверхдетальную шкуру пони.
– Всё это звучит очень здорово, но мне нужны доказательства, – сказала я голосом, полным скепсиса. – В тех рекламных каталогах, что попадались мне в Стойле я не видела ни одной модели похожей на тебя.
– Я была создана в единичном экземпляре. Аналогичных моделей нет. Впрочем, ты права, Додо, без доказательств, всё выглядит так, словно я всего лишь пони с занятной формой шизофрении. Поэтому я сейчас покажу тебе один фокус.
С этими словами Свити Бот подтянула к себе седельную сумку. Я внутренне напряглась, когда её рог засветился магией, но кобылка всего лишь извлекла из неё металлическую подкову и плавно опустила передо мной.
“Ого, какая редкость!” – те времена, когда подковы изготавливались из металлов достаточно мягких, чтобы наиболее сильные из жеребцов могли согнуть их, прошли очень давно. Ещё перед войной подковы делали из легкосплавных материалов, которые можно было расколоть, но не согнуть. Не знаю, достала ли Свити Бот эту подкову из какого-нибудь исторического музея, или получила в наследство, но та была в отличном состоянии.

Неловкое молчание нарушила Джестер:
– Ладно, утро вечера мудренее. Пора нам всем спать. Я так понимаю, смертоубийства и предательства на сегодня отменяются.
– Свити, тебе нужен сон? – поинтересовалась я.
– Сон для меня – это способ экономии энергии и дефрагментации содержимого памяти, чтобы поддерживать высокую скорость мышления. Но в отличие от пони, я могу не выключать сенсоры на ночь. Вы можете спокойно спать.
– Энергии, говоришь? А на чем ты работаешь?
– Я способна разлагать пищу на жиры и углеводы. Реакция их окисления достаточно эффективна. Правда спарк-батареи ещё эффективнее, но проблема в том, что они могут заряжаться только от Солнца.
– В таком случае, – подала голос Джестер и протянула Свити такой же ужин, как и мне до того. – Тебе самое время поесть.
Глядя на то, как двухсотлетний разумный робот с аппетитом поглощает яблочный пирог, я решила, что на сегодня с меня хватит странностей. Мир на моих глазах плавно тонул в пучине безумия. Да гори оно всё синим пламенем; сейчас для меня мир сократился до спального мешка и палатки.

* * *

Сны у меня бывают разные. Довольно часто они подробны в своих деталях – тут, видимо, сказалась моя любовь к чтению, однако ещё чаще мне снится полная несусветица, которая настолько нелогична, что минут через десять после пробуждения начисто забывается. В этот раз мне приснилось нечто среднее. Детали почти стёрлись, запомнился лишь сюжет. Я была агентом прикрытия, который пытался раскрыть заговор экиноидов. Если совсем вкратце, мне стало известно, что некий злой гений устранил всех Кобыл Министерств, заменив их искусно выполненными роботизированными копиями, чтобы организовать вероломное покушение на Королевских Сестёр. Свити Бот тоже оказалась в этом сне – в роскошной федоре и с блестящий значком Эквестрийской Службы Безопасности. Она была моей напарницей… до тех пор, пока я не попыталась сорвать заговор. Я помнила нависший над головой пистолет и фразу “прости, Додо, но так нужно”.
Проснулась я с мыслями, что слишком быстро доверилась Свити Бот. Она же машина, пусть и разумная, но преследующая свои, совершенно нам неизвестные цели. Что если она усыпила мою бдительность и уже разделалась с Джестер!?
– А-ай! Свити, больно же! – словно в подтверждение моих мыслей, с улицы раздался приглушённый крик Джестер.
– Сама напросилась! – а это уже был голос ночной гостьи.
Впопыхах натянув на себя инженерскую куртку, я металась в выборе – взять дальнобойную винтовку, или пистолет. Наконец, сделав выбор в пользу последнего, я зажала его во рту и резко откинула полог палатки. На улице было утро, поэтому яркий белый свет ударил мне в глаза, так что пришлось зажмуриться. А ведь я планировала сразу прыгнуть на спину Свити Бот, чтобы повалить её в снег…
Когда я проморгалась, то увидела Джестер и Свити Бот, которые как ни в чём не бывало сидели около костерка чуть ли не в обнимку, накрывшись одним пледом, и увлеченно играли в домино на щелбаны!
– Доброе утро, Додо! – приветствовала меня Джестер. – Если ты на охоту, то не нужно. Я сейчас разогрею остатки ужина.
“Вот ведь…”
Я швырнула пистолет обратно в палатку и буркнула:
– Смотрю, вы уже нашли общий язык.
– Без сомнения, жеребёнок, – Джестер улыбнулась и подмигнула своей соседке. – У мадемуазель Свити обнаружилось весьма неплохое чувство юмора.
– Кхх-х, – выдохнула я. – Чувство юмора? И как, скажите на милость, вам удалось обойтись без членовредительства? Ну, там, оторванных копыт, или подпалённых хвостов?
Свити улыбнулась, так, что я невольно поежилась. Она была… привлекательной, чтоб её.
– У Джестер очень хорошая ловкость, а у меня весьма прочная рама. Поэтому мы пришли к выводу, что у нас будет паритет.
Я закатила глаза. Ну всё. Если Свити Бот будет подыгрывать Джестер, то мне проще сразу пустить себе пулю в лоб… Осталось лишь разобраться, как это можно осуществить, держа оружие в собственных зубах.
Пока Свити и Джестер увлечённо набивали друг другу шишки, я успела одеться потеплее, почистить зубы и даже отыскать в куче вещей свою расчёску. Пока я проводила деревянными зубьями по слежавшейся гриве и вдыхала аромат фасолевого супа, я размышляла о том, что Джестер явно что-то не договаривала. Ну не могла полосатая пони так резко, за одно утро, поменять своё отношение к Свити Бот. Паритет, о котором упомянула Свити был вынужденной мерой или…
– Ну-с, проводница, какие у нас на сегодня планы? – весело поинтересовалась Джестер. Я и раньше подозревала, но теперь полностью уверилась в том, что серая пони испытывала неподдельное удовольствие, когда отрывала меня от разных глубоких мыслей. У меня что, лицо в эти моменты выглядело по-другому?
– Планы?.. Ах планы! – я вдруг вспомнила, что мы вчера так и не продумали дальнейший маршрут.
– Пока ты спала, мы со Свити обсудили возможные варианты. И, на наш взгляд, лучше всего двигаться прежней дорогой.
– Бэбс любила говорить: “север умеет хранить секреты”, поэтому у меня есть основание считать, что материалы Королевского Архива спрятаны именно в этом регионе. Конверт, который ты нашла, был отправлен на абонентский ящик в Мэрманске. Помимо этого города-порта в нашем регионе было ещё два крупных региональных центра: промышленный гигант Штальбарн и закрытый военный город Поларштерн. Если Штальбарн был уничтожен жар-бомбой, то Поларштерн уже 206 лет стоит совершенно нетронутым. Я считаю, что это наиболее подходящее место для поиска материалов Барбары Сид, – уточнила Свити Бот.
“Ну да, вполне логично”, – подумала я, пытаясь всеми силами согнать с себя сон, вот только это удавалось с трудом. Мне определённо не хватало кружки горячего крепкого кофе. Позволив себе неприлично широкий зевок и переваривпоступившую информацию, я решила уточнить:
– Ну, раз вы уже всё обсудили, зачем же вам моё мнение?
– Потому что ты у нас главный герой.
“Нет, правда что ли?” Развернув на коврике бумажную карту, я принялась выверять заранее проложенный маршрут.
– Моя чудесная карта подсказывает, что сегодня на нашем пути следования будет ущелье Мику… как его там. Микуми, Митури… – я задумалась, пытаясь вспомнить это замысловатое название, а заодно извлечь из хвоста засохший репейник.
– Мицуми, – с готовностью подсказала Свити Бот.
– Да, Мицуми. Просто на карте название затёрлось, а на ПипБаке вообще никакого названия нет. Только какие-то квадратики нежилых строений...
– Деревня Мицуми Сато. Дата основания: 537 г. эры Гармонии. Население: грифоны. Статус: нежил.
Вот так. Только я почувствовала, что хорошо справляюсь с задачей проводника-гида, как Свити Бот всё испортила.
– Свити у нас прямо ходячая энциклопедия, – подала голос Джестер и похлопала нашу новую знакомую по плечу.
– Хоть в мою голову библиотека и не вмонтирована, зато я сама читала обо всём, что знаю. – ответила я и, отвернувшись в сторону, надула щёки.
– А-ха, похоже, жеребёнок обиделся.
Джестер даже не спрашивала, – она констатировала факт. Я же с остервенением вычёсывала конец хвоста, в котором очень кстати оказалось несколько крупных колтунов. Когда с хвостом было покончено, злость улетучилась сама собой. Мне стало ясно, что ссориться из-за таких пустяков – глупо, а учитывая постороннюю не-совсем-пони, мотивы и, главное, способности которой мне не известны – недальновидно. Поэтому я повернулась к Джестер и наконец, ответила:
– Нет, жеребёнок проголодался.

* * *

Вот что точно было не отнять у серой пони, так это талант к приготовлению пищи. В её копытах даже самая простая и, на вид, не слишком аппетитная еда превращалась в изысканное блюдо. Вот и вчерашняя фасоль, смешанная с макаронами и известными только Джестер пряными травами, приобрела, если угодно, новое вкусовое измерение. Вместе с сытным завтраком уходила и обида, а крепкий кофе, обильно сдобренный сгущённым молоком вместо сахара, придавал чёткость мыслям и желание действовать.
– Так, мы остановились на Мицуми Сато, – бодро сказала я, отхлебнув кофе из чашки. – Мы ведь зайдём в деревню? Правда же?
– Раз она нам по пути, то почему бы нет? – Джестер пожала плечами.
– Значит, если мы выйдем через час и будем делать короткие привалы, то ещё засветло доберёмся до этой заброшенной деревни. Ну, а дальше – как пойдёт, – поделилась я своими соображениями и, на всякий случай, спросила:
– Свити, у тебя есть какие-нибудь другие предложения?
– Нет. Согласно моим данным, ущелье Мицуми является самой короткой дорогой. Экономия: 37 часов пути в сравнении с шоссе 411 на участке “Бетонный завод – карьер”, 18 – в сравнении с федеральной трассой “Северная”, с поворотом на грунтовую дорогу 232 и…
– Да-да, всё понятно! Я тебе верю, – похоже, серая пони совсем не ожидала такой бомбардировки информацией. Услышав её ворчание, Свити Бот тут же умолкла и довольно улыбнулась.
– Значит Мицуми Сато, – задумчиво произнесла Джестер. – Очень странное название – не похоже ни на эквестрийский язык, ни на язык Кристальной Империи. Да и родная речь Базилевса звучит совсем по-другому.
– А это не может быть какой-нибудь забытый северный диалект? – предположила я. – Насколько мне известно, в горных регионах диалекты встречаются чаще, чем на равнине.
– Это не диалект, Додо, – откликнулась Свити Бот. – Дело в том, что до смешения с языками Кристальной Империи, грифоны, проживающие на севере Эквестрии использовали свой собственный, ни на что не похожий язык – ао сора. Он обладал довольно забавным чирикающим звучанием и грамматикой, совершенно не похожей на нашу. Во всяком случае, в нашем языке нет и половины тех звуков, которые способен издать грифон. А ведь именно в нюансах звучания лежит ключ к пониманию этого мёртвого языка. Скорее всего, “Мицуми Сато” – это лишь приблизительное название, адаптированное для слуха пони, ведь ваш речевой аппарат чисто физически не способен воспроизвести клёкот, трели или сложный свист. Последнее явилось одним из аргументов для перехода эквестрийских грифонов на северные наречия пони, впрочем, не самым весомым. Главная причина крылась в том, что за века существования грифоньей цивилизации, язык ао сора так и не обзавёлся алфавитным письмом. Вместо букв, грифоны пользовались иероглифами, каждый из которых обозначал какое-то слово – базовое понятие из их жизни, например, “земля”, “дом”, “охота”. И всё бы ничего, но сочетание двух-трёх стоящих рядом иероглифов образует новые слова, а значит, и новые смыслы. А теперь представь себе, что количество этих символов в ао сора на порядок больше, чем в нашем языке.
– Это же получается целых три сотни! – воскликнула я.
– Нет, Додо, я сейчас употребила “на порядок” в переносном, литературном, значении. Их гораздо больше! В моей базе данных зарегистрировано 3072 символа, однако, некоторые специалисты в области лингвистики утверждали, что таких знаков могло быть свыше трёх с половиной тысяч!
Вот тут пришло время моей челюсти упасть ниже уровня земли. Причём, я не могла решить, что шокировало меня больше: осознание сложности грифоньего языка, или вид робота, который увлечённо и очень эмоционально рассказывал мне об этом.
– Не понимаю… – пробормотала я.
– Я тоже, – призналась Свити Бот. – Мой внутренний переводчик испытывает огромные затруднения при обработке предложений, транскрибированных с ао сора…
– Послушай, Свити, а ты всегда так интересно выражаешься? – полюбопытствовала я.
– Что ты имеешь в виду, Додо?
– Я имею в виду то, что ты постоянно напоминаешь нам о том, что ты – машина. Но ведь твоей основной функцией было мимикрировать под обычную пони, разве нет?
– Совершенно верно. Но мне намного проще и приятнее быть откровенной с вами и говорить так, как оно есть на самом деле. Если тебя это смущает, я могу не упоминать о своей технической составляющей.
Я задумалась. Общение со Свити открывало для меня совершенно неожиданный набор этических вопросов. И хотя где-то на задворках подсознания еще теплилась мысль о том, что передо мной сидит своеобразная сумасшедшая, я поневоле задумывалась о том, как мне относиться к этому существу. Не могла же я относиться к ней, как, скажем, к своему ПипБаку.
– Нет, не надо, – я постаралась скрыть свое смущение за улыбкой. – Если тебе так проще, то все в порядке. Мне… мне интересно понять тебя.
– Эй, лингвисты, – окликнула нас Джестер, – пока вы тут будете обсуждать кто как говорит, стемнеть успеет. Давайте-ка мыть миски, и в путь.
– Подожди, Джестер, – произнесла Свити, глядя прямо на меня, – я хочу, чтобы Додо ознакомилась с содержимым орба памяти.
– Ээээ, зачем? – я растерянно переводила глаза со Свити на Джестер и обратно. Похоже, эти двое всё же о чём-то сговорились. – Может, как-нибудь потом?
– Видишь ли, Додо… – Свити перевела взгляд на Джестер и заговорщически улыбнулась. – Как я уже говорила, в меня заложена программа, цель которой оберегать секреты Бэбс Сид. А вот про оберегание посторонних пони в ней ничего не сказано. Так что если ты хочешь, чтобы я пошла с вами, тебе придется стать хранительницей великих секретов прошлого.
Проклятье, это был откровенный шантаж! И кто меня шантажировал! Это было… верхом низости с её стороны!
– И как мы это сделаем?
– Ты ведь знаешь о том, что Министерство Тайных Наук освоило технологию запечатления заклинаний в кристаллах?
– Разумеется. На этих кристаллах работают все наши измерительные приборы, терминалы и другая вычислительная техника.
– Правильно. И у меня есть блок, хранящий матрицы заклинаний. В конце концов, благодаря нему я могу использовать некое подобие единорожьего телекинеза, хотя на самом деле это манипуляция с точкой нулевой гравитации, довольно неуклюжая и требующая больших затрат энергии. Так вот, среди этих матриц есть функционал для чтения и записи орбов памяти. Орбы хоть и выглядят как магические артефакты, по сути они являются сложными техническими устройствами, а точнее, носителями информации, такими же, как например, виниловые пластинки.
– Только наша “пластинка” явно битая. Когда моя… знакомая попыталась прочитать этот орб, она не только увидела там темноту, но и испытала массу неприятных ощущений...
– Потому что это орб памяти Бэбс Сид, а она была земнопони. У неё никогда не было ни рога, ни крыльев, что совершенно не мешало ей творить удивительные дела. Поэтому оказавшись в этом орбе памяти, ты почувствуешь себя странно. Но поверь мне, это не большая странность, чем если бы ты просматривала орб памяти пегаса-жеребца.
Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули. Джестер откровенно веселилась надо мной – разве что не хохотала в голос, и даже Свити состроила зловредную физиономию. Надо признать, она нашла довольно любопытную, кхм, аналогию для рога единорога.
– Ну допууууустим, – выдохнула, наконец, я. – А темнота вокруг? Ведь вместо неё должна быть картинка, я правильно понимаю?
– Все зависит от того, где в записи расположена точка старта. Единорог, прикоснувшийся своей магией к орбу, увидит только то, что находится между точками, отмечающими начало и конец воспоминания. Но на самом деле, можно записать массу информации до точки старта. Главное – уметь сделать “перемотку” назад. Такую недокументированную особенность этой технологии нашли Свити Белль и её подруги, но нигде не публиковали её.
– Хорошо, я верю, что ты можешь просмотреть этот орб. Но как эти воспоминания увижу я?
– Просто сядь передо мной и посмотри мне в глаза. Тогда я смогу спроецировать видеоряд прямо на сетчатку твоих глаз. Конечно, это не полное погружение в чужое тело, но картинку и даже звук я смогу тебе обеспечить.
– А это не опасно?
– Ну, если с тобой что-нибудь случится, Джестер может разрядить в меня свой гранатомёт.
“Ага, – подумала я, – еще не факт, что тебе от этого что-то будет”. И всё-таки предложение было настолько заманчивым, что мне не удалось побороть искушение.
– Хорошо, я согласна.

* * *

Теперь настала моя очередь сидеть со Свити под одним пледом. В нашей палатке вполне могли уместиться две, или даже три сидящих пони. Но учитывая, что нам нужно было провести некоторое время неподвижно, пришлось утепляться. Оказавшись так близко к Свити Бот, я отметила, что от неё исходил приятный, необычный запах. Разумеется, раз Свити была роботом, вопросы гигиены для неё не были так важны, да и следить за собой на холоде ей было всяко проще, чем мне. Проклятье, мне аж завидно стало, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы не зарыться носом в эту кудрявую гриву.
Джестер тоже забралась в палатку – видимо, из любопытства – и уселась спиной ко входу. Вся эта ситуация напомнила мне о детстве, когда мы точно так же забирались под одеяло, накинутое поверх письменного стола, и рассказывали друг другу страшные истории, пока нас не ловили родители и не разгоняли спать по домам. Черный орб лежал где-то у наших ног, но в темноте палатки я не могла его разглядеть.
– Давай сначала попробуем откалибровать проектор. Смотри мне в глаза. Сначала может быть немного неприятно. Я спроецирую настроечную таблицу на зрачок.
Я посмотрела в глаза Свити Бот. Эппл Блум действительно была мастером своего дела, она действительно смогла создать произведение искусства, лишённое и грамма пошлости. Но в этот раз восхищаться красотой робота не получилось: внезапно в моем поле зрения появились две тонких прямых линии зелёного цвета – вертикальная и горизонтальная. Сначала я хотела было протянуть к ним копыто, но вовремя осознала, что их на самом деле не существует.
– Следи глазами за перемещением перекрестья линий. Я запишу паттерн движения твоих глазных яблок, чтобы проекция не разрушалась.
Две линии стали двигаться вверх и вниз, и точка, в которой они пересекались – сначала по кругу, затем зигзагообразно.
– Хорошо. Теперь попробуем настроить цвет и яркость.
Перед глазами возникли три квадрата – красный, синий и зеленый, и эти квадраты стали менять яркость: сначала они стали почти ярко-белыми, а потом – практически черными. Мне стало ясно, зачем было устроено это импровизированное затемнение вокруг нас. Скорее всего, при свете дня Свити не смогла бы спроецировать полноценный черный цвет.
– Сейчас я покажу тебе несколько фотографий, а ты расскажешь мне, что на них изображено.
И тут внезапно передо мной оказалось совершенно незнакомое мне место. Судя по всему, это было какое-то ателье или, быть может, театральный гардероб. Вычурные платья всех мыслимых форм и цветов были развешаны на гипсовых манекенах пони, а прямо передо мной стояла единорожка, которая по красоте, пожалуй, превосходила Свити Бот раза в два. Белоснежная масть, темно-фиолетовая грива, причудливо уложенная на один бок, очки в черепаховой оправе и кьютимарка в виде трех голубых кристаллов. Я невольно моргнула, осознав, что передо мной снимок ни кого иного, как Рэрити, главы Министерства Стиля. Впрочем, иллюзия не исчезла: глазные проекторы Свити неотрывно следовали за фокусом моих глаз.
– Я вижу Рэрити.
– Да, это она. Помню, ей иногда было сложно различать госпожу Свити Белль и меня.
Картинка изменилась. Теперь передо мной стояли четыре молодых кобылки. Судя по всему, это были Свити Белль и её подруги – Эппл Блум и Скуталу; а четвертую кобылку я не знала. Это была охряная земнопони плотного телосложения с короткой красно-розовой чёлкой, которая лезла ей в глаза. Одета она была в темно-серый балахон с капюшоном, который оставлял голой шею и частично плечи, а в ухе у неё была необычная серьга – пирсинг.
Кобылки протягивали наблюдателю походный плащ бордового цвета. Это его я приняла за попону, когда увидела Свити Бот в первый раз! На снимке было видно, что на плаще пришита какая-то эмблема, но я не смогла её разглядеть.
– Я вижу основтельниц Стойл-Тек и какую-то кобылу мрачного вида.
– Это, Додо, и есть Бэбс Сид, кузина госпожи Эппл Блум. В тот день они решили, что вручить мне плащ Метконосцев будет хорошей идеей.
Объёмное изображение исчезло, и я вновь увидела лицо экиноида.
– Ну что, Додо, я смотрю, с восприятием у тебя нет проблем, – с этими словами Свити Бот улыбнулась. – Ты готова смотреть чужие воспоминания?
– Н-нет.
– О, тогда всё в порядке, – продолжила она и, прикоснувшись к орбу магией, лукаво подмигнула мне. В этот момент возникло чувство, схожее с падением в пустоту. Яркие линии и цветовые пятна проносились мимо меня с ошеломительной скоростью, пока я внезапно не оказалась в ярко освещенном коридоре с расписным потолком и красной ковровой дорожкой, уложенной у меня под ногами. Мир вдруг обрел звук.

=======ooO Ooo=======

– Да расслабься ты, они не кусаются – как мне показалось, незнакомый женский голос звучал прямо из моего тела, хоть я сама ничего и не говорила. Двумя своими чувствами из пяти, я словно соединилась с ощущениями, когда-то испытанными Бэбс Сид. И как раз сейчас охристое копыто моей эээ… носительницы коснулось плеча собеседника, тревожно косившегося в сторону роскошной резной двери, что была заметно выше роста любого пони.
– Тебе легко говорить. Это же твои коллеги. А я их совсем не знаю, – земнопони серо-голубой масти натянуто улыбнулся и копытом поправил тонкие позолоченные очки у себя на переносице. Помимо прекрасно уложенной волнистой гривы синего цвета, этот пони отличался тем, что был одет с иголочки: чёрный блестящий смокинг, белая накрахмаленная рубашка, галстук-бабочка под цвет карих глаз и бежевая роза в петлице – однако, его напряжённая поза намекала на то, что жеребец привык носить более просторную и менее официальную одежду, а потому в столь роскошном наряде чувствовал себя крайне неуютно и стеснённо. Сделав глубокий вдох, словно перед погружением под воду, пони осторожно толкнул дверь и в пространство ворвались звуки репетирующего оркестра.
Мы оказались в концертном зале. Это был богато украшенный зал, выполненный в классическом стиле. Не исключено, что мы находились в самом Кантерлоте. Вокруг было так много пони, разодетых в пух и прах, что мне стало довольно неуютно, когда Бэбс, подталкивая своего спутника плечом, проходила через всё это пестроцветие нарядов и бижутерии. Оказалось, что званые обеды в нашем Стойле были лишь слабым отголоском роскоши довоенных времён. Шуршание платьев и тихие неторопливые разговоры подсказывали мне, что выступление ещё не началось. Верно: где-то за спиной раздался сдвоенный звонок, после которого знакомый Барбары заметно ускорил шаги в сторону двух свободных подушек, с вышитыми на них номерами.
Наконец, мы уселись, и Бэбс Сид решила вновь напомнить о себе:
– Так ты говорил, что последняя экспедиция на Острова увенчалась успехом?
– И не представляешь каким! – спутник Барбары заметно оживился. – В непроходимых джунглях мы нашли остатки древнего храмового комплекса, который, если подумать, не представлял для нас какой-либо ценности, если бы не одно но! – жеребец немного повысил голос, отчего бордовая пони в широкополой шляпе с павлиньими перьями, сидевшая спереди, сделала ему замечание. Бедняга.
– Так вот, – продолжил он уже полушёпотом, – раскапывая фундамент Кельи Знаний, мы обнаружили комнатку-тайник, в которой лежали древние свитки. И, несмотря на жару и морской климат, они уцелели!
Бэбс слушала своего собеседника как будто одним ухом, но слышала всё. При этом она не забывала оглядывать зал по кругу, бросая взгляды на те точки, куда бы мне самой и в голову не пришло посмотреть. Полагаю, это была профессиональная привычка. Жеребец, видимо, давно привык к этому и спокойно продолжал свой рассказ:
– Нам невероятно повезло, что время не превратило их в труху; пришлось работать в специальной камере с углексилым газом, чтобы развернуть их и не повредить текст. Но оно того стоило! В свитках оказались записаны древние сказки, причем, сразу на двух языках. Благодаря этому, мы наконец-то смогли полностью расшифровать древнеэквестрийскую иероглифическую азбуку! – он снова повысил голос, но тут же запнулся столкнувшись взглядом с той же самой пони. Чтобы Бэбс не заметила этого конфуза, он моментально переменил тему:
– О, смотри, твоё начальство тоже здесь, – и ткнул копытом в направлении правой ложи. Бэбс аккуратно опустила его копыто.
– Да, Никс здесь. Ведь это она помогла нам арендовать Мэйнхеттенскую Филармонию, чтобы провести этот вечер. И не надо тыкать в неё копытом.
Бэбс бросила взгляд на ложу. Там, в тени, стоял изящный силуэт невероятных для пони размеров. И различить его можно было лишь благодаря тому, что он был чернее самой тени, а еще по необычным глазам цвета морской волны. Впервые в жизни я видела живого аликорна!
– Она и так не любит, когда на неё обращают внимание. Думаю, Никс с удовольствием отказалась бы от нашей помощи, если бы не королевское воспитание.
– Никс удивительная, Бэбс. Она защищает пони и ничего не просит взамен, прямо как ты.
– Я беру деньги.
– Ты могла бы брать и больше денег за такую опасную работу. Но нет, тебе не нужны ни деньги, ни слава. Тебе просто нравится помогать другим пони, и этим вы с ней похожи.
В этот момент прозвенел третий звонок, едва не заглушивший голос жеребца.
– Может ты и прав, – задумчиво произнесла Бэбс, вновь глядя на свою начальницу. – Однако хватит разговоров, свет уже гаснет.
И впрямь, освещение вокруг стало медленно тускнеть, а шум в зале мало-помалу притих. Только сейчас, по неяркой подсветке, идущей снизу, я обратила внимание на оркестровую яму перед сценой, в которой уместился полный симфонический состав! Ну вот, похоже, меня сейчас будут травить классической музыкой!
Внутренне приготовившись к длительной пытке, я воззрилась глазами Бэбс Сид на сцену. Тяжёлый бордовый занавес неслышно расступился, и в молочно-белом свете прожектора показалась одинокая фигура.
“Маэстро Октавия!” В строгом классическом чёрном платье она стояла на двух задних ногах, а передними удерживала виолончель.И больше никого и ничего на сцене не было; сейчас лишь чёрная пустота, и невесомые пылинки, витавшие в воздухе, окружали эту легендарную пони. Не знаю как Бэбс, а я от этого зрелища невольно поёжилась. В полнейшей тишине оркестр взял первую ноту, и по моей спине пробежал лёгкий холодок, который словно эхом отразился прямо в сердце. И с каждым мгновением это неуютное ощущение лишь усиливалось.
Скрипка… Она всегда так действовала на меня. Возможно, именно поэтому я предпочитала сложной и благородной классической традиции более простые фразы и ритмы современных направлений. Ведь они не лезли так глубоко в душу, не заставляли тебя выворачиваться наизнанку от переживаний и странных образов, рождавшихся в голове. Они просто помогали работать, беззаботно гулять по Атриуму, или снимать напряжение после тяжёлой и утомительной смены. Лёгкая музыка из моей коллекции не требовала ничего взамен, в отличие от классической.
Вслед за скрипкой вступили духовые и, наконец, в этом тревожном море звуков поплыла цельная и очень хорошо различимая волна, которая исходила от инструмента Октавии. В этот самый момент я поняла, что любое её выступление, услышанное в записи не идёт ни в какое сравнение с живым звучанием, и что никакая многоканальная система воспроизведения не способна передать акустику величественного зала, в котором мне посчастливилось оказаться. Удивительно, но в этом огромном помещении я не заметила никакой аппаратуры для звукоусиления, но одной лишь своей виолончелью Октавия умудрялась играть так, что каждый оттенок звучания был ясно слышен в любой точке зала. Получалось так, что вся мощь симфонического оркестра служила лишь для того, чтобы подобно оправе обрамлять её плотный, резонирующий звук.
Октавия не пыталась поразить своих слушателей немыслимыми высотами скорости, подобно иным самородкам от классики. Она спокойно и уверенно вела свою партию и делала это виртуозно. Создавалось впечатление, что её передние копыта были в два раза мягче, чем у обычной пони. Иначе как объяснить ту лёгкость и, в то же время, точность, с которой она управлялась с этим невероятно сложным инструментом; ведь на виолончели не было ни клавиш, ни ладов, и малейший промах неизбежно означал бы фальшивую ноту!
Сама музыка была тревожной, если не сказать трагичной: минорные каноны чередовались один за другим, словно волны на воде, и постепенно вводили в действие все новые инструменты. И тут я поняла, что Война еще не началась, но все уже ощущали её скорое приближение. Сколько времени оставалось у этих пони? Год? Два? Или неделя? Совсем скоро привычный мир волшебной страны Эквестрии изменится до основания, и в воздухе зажужжат пули и завоют сирены. Привычный уклад жизни будет потерян навсегда, а мирные пони погрузятся в кровавую истерию войны, и станут терять родных и близких до тех пор, пока в конце концов не уничтожат всё, что создавали столетиями.
Словно в такт моим мыслям, торжественное вступление сменилось интермедией, состоявшей из отрывистого духового стаккато под аккомпанемент струнного легато, и вот уже через мгновение меня с головой окунуло в галопирующее аллегретто с солирующим гобоем, сопровождавшееся самой безвкусной плясовой ударной секцией, которая в другом месте звучала бы пошло, но сейчас откровенно пугала.
Всего за несколько десятков лет Эквестрия разработала больше орудий для убийства себе подобных, чем за всю свою историю, сделала рывок от угольной энергетики до создания бензиновых и дизельных двигателей, изощрённых энергомагических технологий, построила страшные боевые машины, способные в одиночку сравнять с землёй небольшой город.
Уничтожение как национальная идея. Не оборона, но наступление на технологически отсталого противника, причём, не оправданное ничем иным, кроме безумного желания отнять себе чужую землю. Всё это в итоге вылилось в войну ради войны, в геноцид без правил и понятий – как же хорошо сумел композитор предвосхитить, а дирижер – передать дух грядущего!
Похоже, что не одна я оказалась под впечатлением: глаза Бэбс закрылись, а когда открылись снова, картинка была размытой от слез.

* * *

– А сможешь, жеребёнок? – спросила она, критически оглядывая меня с ног до головы.
– Другого выхода просто нет! Но мне нужна подстраховка. Ты поймаешь нас на той стороне моста. Ты же допрыгнешь?
– Легко, десяток метров-то!
– Тогда начали!!! – не ожидая ответа со стороны серой пони, я скинула Свити Бот со спины, крепко обхватила её передними копытами и начала махать крыльями, стараясь с каждым движением захватить как можно больше воздуха. Свити безвольно висела в моих объятиях, а Джестер, с лёгкостью перемахнув через пропасть, ожидала, чем закончится эта авантюра.
Мост, через который мне предстояло перетащить Свити, укрепляли деревянные арки, по форме напоминавшие те самые грифоньи ворота – тории. Они стояли парами: две по краям моста, и две – примерно посередине, как раз там, где отсутствовал настил. И, на мою удачу, средние были раза в два выше. Я рассчитала, что если заберусь на такую арку, то окажусь достаточно высоко для того, чтобы перелететь на другую сторону пропасти. Главное, чтобы у меня хватило сил на подъём, ведь вес Свити постепенно становился большой проблемой: механическая кобылка тянула меня обратно к земле и всё время норовила выскользнуть из копыт. М-да, если поначалу я считала свои расчёты безупречными, то теперь стало ясно, что всё гораздо сложнее.
Мокрая от пота, я поравнялась носом с верхней перекладиной арки и, стиснув зубы от боли, пронзившей усталые мышцы, сделала ещё один резкий взмах. Так мне удалось зависнуть над аркой всего лишь на пару секунд, но этого времени хватило как раз для того, чтобы упереться задними ногами в деревянную перекладину.
ХРУСЬ! Перекладина предательски сломалась ещё до того, как я попыталась оттолкнуться от неё. Моё сердце ёкнуло, и я поняла, что падаю. Драгоценная секунда ушла на то, чтобы вновь раскрыть крылья и попытаться поймать поток встречного воздуха.
“Не успею!” – я видела, что Джестер выскочила на самый край моста и что-то кричит мне, но её слова сливались с шумом ветра, который сносил меня куда-то вправо. Моя подруга была готова в любой момент перехватить нас со Свити Бот, но этого не произошло; край ущелья возник внезапно, а высоты для приземления просто не хватило.
БАХ!
Я ударилась скалу и тупая боль пронзила моё левое плечо так, что на глазах выступили слёзы. Словно в замедлении я увидела, как Джестер, попыталась ухватить накидку Свити Бот зубами, но атласная ткань выскользнула.
“Нельзя выпускать Свити!!!” – подумала я, видя перед глазами свои задние ноги. Вцепившись в экиноида железной хваткой, словно это как-то могло помочь, я полетела в пропасть.
От вида стремительно надвигающейся бездны, затянутой облаками меня сковали ужас и паника. За какую-то долю секунды я успела подумать, что надо расправить крылья и попробовать взлететь, но мышцы больше не слушались меня! Ни одна! Я зажмурилась, лишь бы не видеть, как из-под облаков проступят острые камни и успела лишь пожелать себе мгновенной смерти. Последним, что мне привиделось, была мама. И, почему-то, она стояла рядом с Принцессой Луной и улыбалась.

* * *

Хлёсткий удар по спине обжег кожу не хуже удара ремнём по крупу. Вдобавок, Свити, свалившаяся на меня через долю секунды, выбила из легких весь воздух. От боли я открыла глаза и увидела Облачный Занавес, подкрашенный снизу багрянцем заката. Судорожно пытаясь вдохнуть, я попыталсь сбросить Свити с себя, но услышала крик:
– Нет! Держи её! Изо всех сил держи! – донеслось откуда-то сверху.
Кажется, это была Джестер. В ушах здорово звенело, и я с трудом различала её голос. Ухватив Свити получше, я приподняла её над собой и наконец смогла вдохнуть полной грудью.
– Ты жива, жеребёнок? – прокричала серая пони.
“Судя по всему, да”.
– Ты на облаке, слышишь? На облаке! Держи Свити крепче!
О чём она там толкует? – я повернула голову в бок, и обомлела: я действительно лежала прямо на облаке, и оно неторопливо несло меня вверх по ущелью. Вот это да! Я плыла на облачной перине между двух отвесных скал!
– Додо, поднимайся! Вставай же!
Проклятье, я готова была проваляться на этом облаке еще с неделю… Заодно отоспалась бы наконец.
– Додо!!!
“А, чтоб его. Там, наверху, ждёт Джестер, и без меня ей не справиться. Вставай, Додо, вставай. Ты можешь”.
Оказалось, что взлетать с облака гораздо сложнее, чем с земли. Когда я, так и удерживая Свити в копытах, перевернулась на живот и попыталась опереться на заднюю ногу, та провалилась в пустоту! Тогда, бережно и аккуратно, я стала нащупывать в облаке более твёрдые места. Удивительно, но стоило лишь подумать о плотной поверхности, она появилась прямо под моим копытом; в том месте, где секунду назад ничего не было, я ощутила сопротивление упругой материи. “Получается… облако затвердело благодаря силе моей мысли?”
Потрясённая открытием, я ткнула копытом наобум, и оно прошило облако насквозь. Тогда я вновь ударила копытом туда же, представляя, что утаптываю облако, словно снег, и оно выдержало мой вес! Всё ещё опасаясь провалиться сквозь облако, я попыталась встать на все четыре ноги и взвалить Свити к себе на спину. Для этого пришлось постоянно концентрировать свою мысль на четырех точках под ногами, иначе облачная материя моментально рассасывалась, превращаясь в то, чем её и положено было быть от природы – в густой пар. Вот из такого неустойчивого положения, с неподвижной Свити Бот на спине, мне предстояло взлететь! Но ничего, настоящие искатели приключений способны и не на такое! Я расправила крылья, привычно ловя поток воздуха, присела и оттолкнулась от облака. Оно спружинило под ногами, и я вновь оказалась в воздухе.
В первые секунды мне удавалось только парить, едва не цепляясь носом за облачные хлопья, но постепенно я почувствовала, как с каждым взмахом поднимаюсь все выше и выше. Уж не знаю, что произошло с моим измождённым организмом после падения, но боль и ломота в теле сменились приятно согревающим зудом мышечного напряжения. Взлетев над краем ущелья, я заложила вираж и совершила над своей подругой круг почёта.
– Додо, ты долго будешь там выпендриваться? – от тревоги Джестер не осталось и следа. Но мне-то что? Сейчас я осознавала себя пегасом, безмерно счастливым и полноценным пегасом.

* * *

Впервые за всё время пребывания в Мицуми Сато, я увидела дверной проём, закрытый добротно сделанной двустворчатой дверью. Вернее, одна её створка плотно стояла в проёме, другая же, висела на одной петле и обрушилась за нашими спинами, когда я задела её головой Свити Бот; обмякшее тело экиноида так и болталось за моей спиной.
Здание, в которое мы вбежали, оказалось местным святилищем. В центре зала, склонив голову над круглым бассейном с прозрачной, чистой водой, стояла огромная статуя грифины. Грациозная фигура застыла в движении; казалось, ещё мгновение, и грифина своим клювом коснётся водной глади. По бортику бассейна были вырезаны грифоньи иероглифы, наверное, составляющие какое-то изречение на ао сора, или рассказывающие историю из жизни Тау. В том, что это её изображение стояло в центре зала, я нисколько не сомневалась, ведь “Тау есть свет”, а статуя этой грифоньей богини когда-то была ослепительно белой…
Как и бедная Свити Бот, чья шёрстка теперь была вся выпачкана в грязи, а ухоженная грива свалялась и закрывала половину лица. Бережно уложив механическую пони на каменный пол, я принялась спешно перетряхивать её седельные сумки, в надежде найти хоть что-то, что подсказало бы мне, как вернуть её к жизни… образно говоря. Джестер, тем временем, успела занять позицию у двери и высматривала наших врагов.
Среди случайных шумов, периодически издаваемых подобранной у пегаса рацией, пробилась чёткая фраза:
“Мы загнали их в здание на вершине. Нам нужен отряд дезинфекции.”
Неизвестному голосу ответил другой, чуть более низкий:
“Красное крыло, принял вас, направляю к вам двух дезинфекторов.”
Нет, похоже эти ребята не собирались брать нас живыми.
– Джестер, кто такие дезинфекторы? – спросила я на всякий случай.
– А я почём знаю? Вон она, наша энциклопедия, отдыхает, – Джестер кивнула в сторону Свити. – Но если я хоть что-то понимаю в тактике, у этих ребят из дезинфекции сейчас будет над нами огромное преимущество, а у нас – очень большие проблемы. Додо, что в этом здании?
– Какой-то бассейн или пруд… не знаю. Джестер, у меня сгорел Л.У.М. Я не вижу врагов, и карты тоже больше нет!
– Сгорел? Так исправь его! Ты же электрик!
– Я электрик, а не техник по ПипБакам. Мне нужны предохранители, детали, схемы… Я не смогу починить его в походных условиях.
– Значит придется без него. Послушай, у тебя остался самоспасатель из самолета?
– Да, эта бандура мне весь бок отбила.
– Тогда доставай его. Я хочу, чтобы ты взяла Свити Бот и нырнула в этот бассейн. Если он до сих пор не высох, значит внизу подведена какая-то труба или течёт подземный ручей или что-нибудь такое. Это наш единственный выход отсюда.
– А ты?
– Я? – Джестер задумалась. – Как-нибудь выкручусь.
И тут я вспомнила, что у меня есть кое-что еще.
– Джестер! У меня же есть динамит!
– О! – серая пони повернулась ко мне. – Отлично, давай сюда. А теперь надевай эту штуку. Быстро!
Самоспасатель оказался ничем иным, как мягким капюшоном с прозрачным пластиковым забралом, к которому шла трубка от жестяного контейнера, который нужно было прикрепить у себя на поясе. Когда Джестер аккуратно, но прочно затянула жгут у меня на шее и выдернула чеку на контейнере, я почувствовала, как под капюшон начал поступать горьковатый воздух. Впрочем, им вполне можно было дышать. Я стояла и смотрела, как серая пони прилаживает динамитные шашки к уцелевшей двери и наскоро творит ловушку из бензиновой зажигалки и мотка веревки. По инструкции, воздуха из контейнера должно было хватить на пятнадцать минут. Хватит ли мне этого времени, чтобы найти выход из каменного бассейна и протащить под водой неподвижную Свити Бот?
– Джестер, пошли! У нас нет времени, – прокричала я сквозь капюшон, непривычным голосом. Чёрт! Я не могла бросить её тут одну.
– Минуту, сейчас… Есть! – Джестер закончила творить ловушку и бросилась помогать мне собирать нехитрый скарб Свити Бот обратно в седельные сумки. Самой большой вещью оказалась какая-то толстая книга, разглядывать которую у нас не было времени. Джестер отшвырнула её в сторону, но я решила, что книга может ещё пригодиться и сунула её в свободное отделение сумки. В этот миг я увидела дезинфектора.
В дверном проеме стоял пони, облаченный в тяжелый плащ, скрывавший все его тело до самых копыт. На голове у него вместо шлема была жуткого вида маска с дыхательным аппаратом, закрывавшая глаза непрозрачным черным стеклом. Аппарат издавал громкий сопящий звук, ясно различимый даже в пластмассовом капюшоне самоспасателя. Но это было не главное. На спине у страшного пегаса были закреплены два массивных баллона, а на боевом седле – оружие, которого я никогда раньше не видела: на конце длинной трубы плясал маленький язычок пламени.
– Джестер, в воду! Быстро!!!
Из оружия-трубы дезинфектора вырвалась струя ревущего огня. Серая пони ничком упала на пол, едва избежав чудовищного пламени. Сквозь мгновенно запотевшее забрало я увидела, как задымилась её грива. Джестер вскочила на ноги, с разбегу врезалась в меня, и мы втроем упали в воду, а через секунду прямо над нами раздался взрыв такой силы, что задрожала сама скала, в которой был вырублен грифоний бассейн. В воду посыпались доски и камни, и одному небу было известно, что на самом деле сейчас творилось наверху. Свет от взрыва осветил пространство вокруг, подтвердив предположение моей серой подруги: вода в бассейн действительно поступала через широкую подземную трубу с насквозь проржавевшей решёткой. Оттолкнувшись от воды задними ногами, я поплыла в темноту, одним копытом волоча за собой неподвижное тело Свити Бот.

~ ~ ~

Глава 10: Белоснежка
"Ископаемое" (The Fossil)

Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: Whistle Brass.

Оригинал на google docs

Если бы кто-нибудь захотел уточнить, была ли вода в тоннеле ледяной или просто очень холодной, то я бы ответила ему, что мне как-то без разницы. Гораздо важнее было то, что она обжигала, впиваясь в кожу сотнями невидимых игл. Ну, знаете, если случайно вылить крутой кипяток себе на ногу, по ощущениям выйдет примерно то же самое. Помимо посредственного летуна я оказалась ещё и никудышным пловцом. Правда, и тут удивляться не приходилось, поскольку в Стойле даже ванна была далеко не у всех; в моём жилом отсеке так вообще стояла вертикальная душевая кабина, в которой, согласитесь, не поплаваешь. Что ж, сейчас у меня было около десяти минут, чтобы наверстать упущенное. А у Джестер – и того меньше…
Впрочем, в отличие от меня, серая пони чувствовала себя одинаково хорошо и на земле, и в воде. Осталось только узнать, как она чувствует себя в воздухе. За какую-то пару секунд Джестер проскользнула между прутьями решётки, закрывавшей вход в тоннель, а вот мне пришлось изрядно повозиться с ремнём винтовки, зацепившимся за одну из таких железок. Когда я, наконец, втащила Свити Бот в полумрак тесной каменной трубы, серая пони уже успела скрыться за поворотом, и чтобы совсем не потерять её из виду, мне пришлось изо всех сил грести тремя свободными копытами, четвёртым прижимая механическую кобылку к себе. Вот тут-то и начались настоящие трудности.
Казалось бы, что могло помешать мне быстро проплыть по подводному тоннелю из одного его конца в другой? А очень даже много чего: тяжеленная Свити, всем своим механическим телом тянувшая меня ко дну, длинная винтовка, то и дело цеплявшаяся за неровные стены, вымокшая одежда, напрочь сковывавшая движения, и, наконец, темнота.
Как только за спиной утихли последние всполохи пламени, уничтожившего грифонье святилище, пространство вокруг меня поглотила непроглядная тьма. Я даже моргнула пару раз, но ничего не изменилось. Проклятье! Прыгая в прозрачную воду ритуального бассейна, я совсем не ожидала, что вдруг станет так темно. Первые секунды я продолжала двигаться по инерции, пока не упёрлась носом в твёрдую стенку. Затем моё больное плечо задело какой-то уступ и, стиснув зубы, я дёрнулась вправо.
“Тупик?” – я запаниковала, осознав, что тоннель, в котором мы оказались, может ветвиться, а из-за проклятой темноты ни я, ни Джестер даже не будем знать об этом. С каждой секундой серая пони удалялась от меня, и если здесь, под водой, был целый подземный лабиринт, наши шансы на выживание резко снижались. Вся эта ситуация напомнила мне недавнюю пробежку по шахтам Штальбарна, вот только тогда на мою голову не был надет душный пластиковый пакет, а подсветка ПипБака исправно работала.
“Чёрт, чёрт!” – я тыкалась в невидимые стенки тоннеля, пока не сообразила, что в этом месте он поворачивал под углом, большим чем в 90 градусов. Паника понемногу отступила, и, вспомнив правило одного копыта, некогда вычитанное всё в том же скаутском справочнике, я стала двигаться только вдоль правой стены тоннеля. Так мне удалось проплыть ещё с десяток метров, пока стена вновь резко не завернула за угол, и под ногами не оказалась пустота. Под весом Свити Бот я начала погружаться на дно.
Попытки нащупать стены, или выплыть обратно не увенчались успехом, и мне стало ясно, что подводный тоннель расширился до полости большего размера. Это было очень, очень плохо! Даже если продолжение тоннеля и находилось в нескольких метрах от меня, оно терялось в кромешной темноте. Я сглотнула.
Падение в бездну было плавным, но рефлексы не обманешь: за спиной заработали крылья. Сначала я подумала, что в этом не было никакого смысла, но через несколько взмахов моё погружение замедлилось, а когда я вошла в нужный ритм, и вовсе – остановилось. В это самое мгновение ярко-розовая вспышка осветила шероховатый камень, и далеко впереди загорелся красный огонь. Это была Джестер! Держа в зубах фальшфейер, серая пони освещала дно подводного грота, а я наблюдала за ней, почти упираясь макушкой в потолок. На мгновение мне показалось, что я зависла в ночном небе и разглядываю костёр, который кто-то зажёг внизу. Сказать по правде, зрелище подводного огня завораживало, но любоваться им было некогда. Под водой крылья работали почти так же, как в воздухе, поэтому я стала грести вперёд и, благодаря своей отрицательной плавучести, довольно быстро достигла дна.
Через запотевшую маску самоспасателя я видела красный огонёк Джестер, который по-прежнему маячил далеко впереди, а я, издевательски медленно, следовала за ним, проваливаясь копытами в вязкое дно. Сколько прошло времени с момента нашего погружения, я не знала. По моим ощущениям, само время замедлилось, а толща воды, сквозь которую я тащила Свити Бот, казалась вязкой и тягучей, как ненавистное мною в детстве банановое желе.
Когда мне всё-таки удалось доплыть до источника красного свечения, Джестер там не оказалось. Догорающий фальшфейер был брошен на каменистом дне и освещал отвесную стену грота. Я в панике принялась вращать головой во все стороны, надеясь разглядеть серую пони во мраке подводной пещеры. Но её нигде не было! В голове промелькнула страшная мысль: “Что если Джестер утонула?” – но я постаралась запрятать её как можно дальше. Конечно, серая пони не была бессмертной, но вот так глупо погибнуть… она не из таких!
Свободным копытом я попыталась подцепить фальшфейер и в этот же момент почувствовала, как кто-то тянет меня за шиворот. Раздался всплеск, и через напрочь запотевшее забрало я увидела чёрную, блестящую поверхность воды и едва различимые очертания неровных стен, плясавшие в свете ещё одного фальшфейера – на этот раз зелёного. Через промокшую одежду стал проникать холод подземного воздуха.
Потом у меня за спиной зажёгся ярко-белый свет “Лайтбрингера”, так что капли, покрывавшие забрало шлема, заискрились словно бриллианты, и над самым ухом послышался усталый голос Джестер:
– Давай сюда эту… Спящую Красавицу... Подтолкни, – после такого длительного заплыва серая пони никак не могла восстановить дыхание.
Нащупав задними копытами дно, передними я отодвинула тело Свити от себя и, судя по тому, что моя ноша стала легче, Джестер приняла её и потащила на берег. Но, даже избавившись от лишнего веса, я с трудом брела за неясным силуэтом подруги, то и дело проваливаясь в выбоины на дне подземного водоёма. Пару раз Джестер оборачивалась, и в эти моменты свет её “Лайтбрингера” больно бил по глазам.
– Джестееееер! Сними с меня эту штуку! Я ни черта не вижу! – громко выругалась я вслед удаляющейся подруге, после того как вынырнула из очередной подводной ямы. Яркий луч фонаря вновь скользнул по моему лицу, затем давление шнурка, затянутого на шее, заметно ослабло, и ненавистный пластиковый мешок соскользнул в воду. Сделав глубокий вдох, я уставилась в потолок и чуть не поперхнулась солоноватой водой подземного озера, доходившей мне ровно до подбородка. Однако произошло это не по причине сбитого дыхания, а от зрелища, открывшегося прямо передо мной.
То место, куда мы выплыли из тоннеля, никак нельзя было назвать гротом. Это была просторная пещера, с потолка которой свисали массивные глыбы какого-то белого минерала, наподобие кварца. Правда, в затухающем свете фальшфейера они приобрели зеленоватый оттенок и сейчас напоминали, скорее, изумруды. По мере удаления от того места, где я стояла, этих минеральных наростов становилось всё больше; если прямо над моей головой ещё можно было увидеть красно-коричневый потолок, то на границе света, отбрасываемого фальшфейером, кристаллы срастались и опасно поблёскивали острыми зубьями.
Наверное, это вовсе не зазорно стоять по шею в воде посреди подземной пещеры – с широко распахнутым ртом, в насквозь промокшей одежде и дрожа от холода. Во всяком случае, в глубине души я верила, что зрелище такой невероятной красоты открывается лишь настоящим искателям приключений, а после всего пережитого мы вполне заслужили это звание.
– Додо, тебе там тепло в этом озере? – с мокрой гривой Джестер выглядела еще большей стервой, чем обычно, но она была права: мои крылья, широко раскрытые за спиной, мелко подрагивали от холода, а капли, стекавшие по перьям вниз, издавали весьма мелодичный звон. Шмыгнув заложенным носом, я выбралась из воды и стала стягивать с себя мокрую одежду. Выходило это довольно неуклюже, поскольку меня била дрожь, а сгоревший ПипБак никак не желал пролезать через узкий рукав намокшей куртки. Орошая берег подземного озера кристально-чистой водой и ритмично стуча зубами, я попутно следила за лучом “Лайтбрингера” Джестер, которым та словно ощупывала окружающее пространство, выхватывая из темноты всё новые и новые подробности.
Мне стало ясно, что тот плоский участок берега, на который мы выбрались, был лишь “прихожей”, и что настоящая пещера начиналась в добром десятке метров от нас. Пол там уже не был таким ровным и вздымался кристальными наростами всё того же белого минерала. Свет фонарика Джестер рассеивался по их поверхности, и от этого казалось, что кристаллы мягко светятся изнутри. Среди наростов особенно выделялась массивная кристальная колонна толщиной примерно в два обхвата и весом ну никак не меньше тонны. Она лежала на боку, и при самых скромных подсчётах в длину на ней могли бы уместиться пять-шесть взрослых пони.
Джестер цыкнула языком, затем узкий луч фонарика скользнул куда-то вниз, и меня окутал полумрак; к этому времени зелёный фальшфейер давно погас. Серая пони наклонилась к своей сумке, достала оттуда какой-то предмет и начала прикручивать его к “Лайтбрингеру”. Как оказалось, моя подруга приладила к фонарику блестящий светоотражатель, внешне напоминавший круглое налобное зеркальце врача из нашего Стойла. Повернув голову в сторону упавшей кристальной колонны, Джестер прорезала темноту направленным потоком света.
Вот теперь я увидела всё: и бездыханное тело Свити Бот, бережно уложенное на брезентовую плащ-палатку, и лес кристальных стволов, торчащих из пола, и само пространство пещеры, представлявшее собой широкую, почти горизонтальную трещину в скале, шедшую от озера под некоторым углом вверх. И, насколько хватало глаз, пещера была буквально заполнена десятками, если не сотнями вытянутых в высоту кристаллов, по своей форме напоминавших тонкие иглы. Вот только реальная толщина этих игл была никак не меньше моего собственного роста!
Под всевозможными углами они вырастали из стен, пола и потолка, пронизывая пещеру насквозь. Несмотря на то, что кристальные иглы выглядели хрупкими, я была уверена, что даже сильным и точным ударом ледоруба мне вряд ли удастся отколоть хоть кусочек себе на память. Но вот что даже самый маленький из кристаллов способен проломить мне череп, сорвись он неожиданно с потолка, – в этом я нисколько не сомневалась. Даже стоя на безопасном расстоянии, я видела, что кристаллы были поистине гигантских размеров: та цилиндрическая колонна, что валялась на полу, оказалась лишь обломком, когда-то сорвавшимся вниз.
И всё-таки это зрелище скорее завораживало, чем пугало. Хаотично расходясь во все стороны, кристальные иглы пересекались, а в некоторых местах срастались в арки, мосты и даже целые стены. Я словно оказалась в кристальном дворце империи прошлого, но без окон и без солнечных лучей, в сумраке, создаваемом холодным светом магического фонарика. Удивительно было видеть эту стихийно возникшую архитектуру и осознавать совершенство тех несовершенных форм, которые, переплетаясь между собой, давали ощущение абсолютной целостности и гармонии. Сама природа, в противовес которой пони Мэйнхэттена устремляли в небо вертикали остеклённых небоскрёбов, создала эту пещеру и придала ей форму. Мне вдруг стало понятно, почему Твайлайт Спаркл предпочла поселиться внутри векового дерева-библиотеки, а не в обычном копытотворном доме.
“Селестия Милосердная, думала ли я, что когда-нибудь увижу что-либо подобное!” – моему восхищению не было предела, но едва уловимый сквозняк, тянувший откуда-то сверху, вернул ход мыслей в привычное русло.
– К-как т-ы д-думаешь, з-десь есть в-ыход на П-поверхность, – спросила я у Джестер, одновременно пританцовывая на месте в тщетной попытке хоть как-то согреться.
– Я думаю, пятьдесят на пятьдесят, жеребёнок. Или есть, ну, или его нет, – Джестер улыбнулась мне улыбкой, которая, видимо, должна была меня приободрить. – А если его нет, придется устроить еще один заплыв. Ты ведь не против, правда?
В ответ на последнее предложение я зашлась в жутком кашле, но серая пони как ни в чём не бывало продолжила:
– Но, в любом случае, с нашей больной, – она ткнула копытом в сторону Свити, – мы далеко не уйдём. Поэтому давай так: я иду на разведку, а ты пытаешься привести в чувство нашу Белоснежку.

Мягкая обложка невзрачного серо-зелёного цвета уже давно потеряла бы всякий вид, не догадайся кто-то покрыть её твёрдой защитной плёнкой. Единственная строчка, набитая по центру листа крупнолитерной печатной машинкой, гласила: “Инструкция по эксплуатации прототипа SB-001”; для верности она была подведена синим фломастером. Зернистая бумага низкого качества и характерный машинописный шрифт позволяли утверждать, что книжка отпечатана в едином экземпляре: примерно так выглядели самодельные электротехнические методички, по которым нас в своё время учили.
Открыв инструкцию по эксплуатации… своей подруги, я пробежалась по оглавлению: “Отказ от ответственности, гарантийные обязательства, меры предосторожности, распаковка, первый запуск…” – все-таки Свити Бот была машиной. И хотя этот факт совсем не укладывался у меня в голове, к ней действительно прилагалась своя техническая документация.
“Проекционные системы, энергетические системы, боевые системы, эмоциональные контуры…” – поскольку Свити была создана в единичном экземпляре, завод-изготовитель давал избыточную информацию о своём высокотехнологичном изделии. Я уже достаточно хорошо знала реалии того времени, и поэтому нисколько не удивилась бы, узнав, что автор этой документации закончил свои дни где-нибудь на дне океана… О! “Устранение неисправностей”!
Я пролистала инструкцию с конца, до нужной страницы. Список возможных неисправностей экиноида оказался довольно внушительным, причем о большинстве из них можно было узнать по голосовому оповещению словом “ошибка”, после которого шёл порядковый номер для каждого случая. Странно, но при своём отключении Свити Бот никаких таких слов не произнесла. Неужели заботливые создатели экиноида не предусмотрели возможность поражения электромагнитным излучением? Впрочем, гадать можно было сколько угодно, но на электромонтажных курсах нас учили: в решении проблем надо идти от общего к частному, а не наоборот.
Я выбрала запись, стоявшую одной из первых в списке: “#003 – Экиноид не подает признаков жизни”. Согласно инструкции, в первую очередь, следовало проверить заряд батарей. К счастью, в конструкции Свити был предусмотрен простой световой индикатор, встроенный в её глаз, правда, включался он весьма необычным образом: нужно было одним копытом приподнять правое верхнее веко экиноида, а другим – надавить на точку у основания её левого уха. М-да, в пору было вспомнить мои бестолковые попытки перепрошить свой ПипБак.
Бережно отодвинув мокрый кудрявый локон с лица механической кобылки, я приоткрыла её правый глаз и невольно вскрикнула: на меня смотрела абсолютная чернота глазного яблока, и выглядело это крайне жутко. Я сделала глубокий вдох и надавила вторым копытом у неё за ухом; раздался едва уловимый писк, и на стеклянной поверхности глаза появился зеленый значок батарейки. “Ага, значит, импульсная граната не высосала заряд, и у меня есть надежда привести Свити в чувство”.
Я вновь заглянула в инструкцию и прочитала следующее: “Если батареи разряжены, зарядите их. Если в батареях есть заряд, то следует сбросить автоматические выключатели. Для этого необходимо нажать на кнопку сброса, расположенную с правой стороны верхней челюсти изделия в специальном углублении позади зуба мудрости. Используйте тонкий длинный предмет и удерживайте кнопку в течение 8 секунд. Если это не помогает и экиноид по-прежнему находится без движения, необходимо считать коды ошибок при помощи подключаемого модуля OBD146”.
Тот, кто всё это придумал, явно издевался надо мной. Конечно, я понимала, что кнопку сброса запрятали в такое место именно для того, чтобы никто не смог легко добраться до нее, но тут изобретательность инженеров превзошла все мыслимые варианты.
Основательно порывшись в своих мокрых вещах, я извлекла из специального нарукавного кармашка тонкую прецизионную отвертку. Редкая штука, между прочим. Как правило, подобными отвертками пользовались техники по ремонту ПипБаков и другой точной аппаратуры, а не электрики, но я всегда таскала одну такую с собой. В конце концов, мало ли где может пригодиться тонкий длинный инструмент? Вот и пригодился…
Зажав отвертку зубами, я аккуратно взяла Свити Бот под голову. Её глаза были закрыты и не смотрели на меня своей пугающей чернотой. Сейчас Свити выглядела, как обычная спящая пони… Ну, ладно, как обычная очень красивая спящая пони. Хорошо, что дизайнер не стал идеализировать её внешность. В противном случае, от натуральной красоты белой кобылки не осталось бы и следа. Вышло бы примерно то же самое, что происходило с фотомоделями из довоенных журналов: их фотографии проходили через многие этапы обработки и, в конечном итоге, теряли всякую связь с обликом настоящих живых пони. Именно благодаря несовершенству, доставшемуся ей в наследство от прототипа, Свити Бот воспринималась мной не как искусно выполненное робототехническое изделие, а как живая пони. И прямо сейчас передо мной стояла задача в буквальном смысле вернуть её к жизни.
Мне пришлось наклониться к лицу Свити Бот настолько близко, что кончиком своего носа я почувствовала бархатистость её белой синтетической шёрстки и уловила слабый запах духов, который, казалось, давно должен был сойти на нет. Разумеется, ноздрям стало щекотно, и мне стоило больших усилий, чтобы не чихнуть; с острым инструментом, находившимся между чужих зубов, я просто не могла позволить себе такую роскошь. Медленно выдохнув, я чуть наклонила свою голову и попыталась нащупать концом отвертки хитроумно запрятанную кнопку сброса.
Разумеется, по закону подлости, сама кнопка была крохотной, и попасть в нее у меня получилось только с третьего раза. Но самым ужасным было то, что длина отвёртки оказалась ненамного большей, чем расстояние между нашими губами. Если вы спросите, как я себя чувствовала в этот момент, то отвечу: крайне неловко и странно. Но на что только не пойдешь ради подруги!
Однако я испытывала не только смущение от своих необычных действий, но и беспокойство по поводу словосочетания «кнопка сброса», упомянутого в инструкции. Вот что тут имелось в виду: замыкание резервных цепей питания или возвращение к заводским настройкам? А что если после включения наша Свити не вернётся? Что если экиноид потеряет свою память и попросту не узнает нас? Но за неимением “модуля OBD146” у меня просто не было иного выбора, кроме как нажать на злосчастную кнопку.
Отсчитав положенные восемь секунд и, на всякий случай, прибавив к ним ещё пять, я перестала давить отвёрткой на микровыключатель и отстранилась от кобылки. Свити по-прежнему лежала на спине и не подавала никаких признаков жизни. Прецизионная отвёртка торчала у моей “пациентки” изо рта, словно градусник, и я поняла, что нужно срочно извлечь оттуда этот посторонний предмет. Что если Свити её проглотит, когда очнётся?!
Отвёртка со звоном покатилась по блестящему кристальному полу, а я нависла над Свити Бот, пытаясь уловить её дыхание. Понятно, что в полном смысле этого слова она не дышала, но отток горячего воздуха от процессора и снабжение кислородом отдельных систем явно были предусмотрены конструкцией экиноида.
Увы, я не почувствовала ни малейшего дуновения. В курсах первой помощи говорилось, что если дыхание пони, лежащего без сознания, не ощущается, надо приложить к его рту зеркальце и ждать, запотеет ли оно. Но достать этот полезный аксессуар мне так и не удалось: по всему телу Свити Бот прошла еле заметная дрожь, и в следующий момент её передние копыта обвились вокруг моей шеи! На мгновение я подумала, что сейчас она придушит меня, но вместо этого кобылка вытянула шею чуть вперёд, и... наши губы сомкнулись.
“Богини… Да как же так… вышло?” – успела подумать я в тот момент, когда по спине прошёл лёгкий холодок, и шёрстка на ушах встала дыбом. Я испугалась происходящего и рефлекторно подалась назад, тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий экиноида, но через мгновение мозг отключился. Напрочь. Мысли рассыпались кучей бесполезных обрывков, и им на смену пришли чувства.

Целоваться с кобылками мне ещё не доводилось. Когда я видела, как мои сверстницы в Стойле целуются при встрече, это вызывало у меня чувство недоумения, граничащее с брезгливостью: “Это же так негигиенично и противоестественно!” – думала я, наблюдая за этим актом проявления дружеских чувств. К счастью, натянутые отношения с большинством из одноклассниц освобождали меня от этого ежедневного ритуала, а при общении с Коппер и её сестрой Стил Вайр я использовала гораздо более нейтральное копытопожатие – жест, позаимствованный у жеребцов. Впрочем, у себя в Стойле я старалась избегать любых телесных контактов. Наверное, поэтому с парнями у меня так ничего и не сложилось. Любые разговоры превращались или в нейтральную болтовню “о погоде”, или в неловкие взаимные переглядывания со втянутыми плечами. Чёрт, да даже кавалер Барбары Сид вёл себя адекватнее, чем я в такие моменты! В своё оправдание скажу: у меня были любимые книги и желание увидеть мир – вот я и сидела в полутёмном читальном зале и мечтала о далёких странах и новых ощущениях. Кто же знал, что на Поверхности ощущения испытывают тебя…
Наверное, это как с алкоголем: больше смелости, решительности и сумасбродства без осознания возможных последствий. В этом смысле запах гривы Свити Бот и её горячее дыхание очень способствовали моему “опьянению”. Где-то на задворках разума промелькнула последняя цельная мысль: “Да что я за трусиха, в самом деле?! Бежать всё равно некуда: можно перетерпеть и ходить с душевной травмой, а можно посчитать это ещё одним приключением…”
И я расслабилась.
Свити целовала меня настолько страстно и бережно, что я физически ощущала порыв нежности, исходивший от неё.
“Неужели так... вообще бывает?” – я закрыла глаза, и обняла белоснежную подругу в ответ. Все вопросы и сомнения оказались задавлены безымянными, ранее не знакомыми эмоциями, которые буквально рвались у меня из груди. Сейчас я была не властна над собой и превратилась в клубок из счастья, тепла и любви. Не знаю, сколько длилось то мгновение – секунд десять или же пару минут – но когда оно закончилось, я поняла: меня только что целовала кобылка. Роскошная белоснежная кобылка с ослепительной улыбкой, по совместительству являющаяся двухсотлетним роботом! Меня сразу бросило в жар, и я почувствовала, как становлюсь бордовой от носа до кончиков ушей. Я просто не знала, куда деваться от смущения и как оценивать этот странный опыт.
Открыв глаза и обнаружив себя сидящей на полу кристальной пещеры, я вернулась к жестокой реальности. Свити по-прежнему находилась в моих объятиях, но её передние копыта больше не замыкались у меня за спиной, они упирались в пол. Кобылка постепенно приходила в себя.

Свити Бот приоткрыла глаза – совсем чуть-чуть, словно после тяжелого сна, но это были её настоящие глаза, а не та пустая стеклянная бездна, которую я видела пару минут назад.
– Додо, – были первые её слова. Противоречивые чувства, связанные с произошедшим, сменились радостью: “Она меня узнала!”
Свити сфокусировала взгляд на моём лице и моргнула. При этом её вялость как копытом сняло.
– Додо… где мы? Постой, так это не сон… и мы… – она запнулась. – Мы с тобой…
Я дотронулась кончиком копыта до её губ и кивнула. Луна мне свидетель, Свити Бот покраснела! Я прекрасно видела, как сквозь белую синтетическую шёрстку отчётливо проступил румянец.
“Эмоциональные контуры, значит?” – вспомнила я строчку из инструкции.
Что касалось моих, эхм, контуров, то они просто пылали.
Свити Бот коснулась моей щеки копытом, видимо, пытаясь удостовериться, что я настоящая. При этом она по-прежнему смотрела мне прямо в глаза. Что хотите со мной делайте, но уверяю: никогда в жизни я не видела таких красивых глаз. Если бы это было возможно, мои уши сгорели бы дотла. Но судьба была беспощадна ко мне: ничто нигде не сгорело и не исчезло, я не очнулась от сна, – словом, всё было по-настоящему, со мной, здесь и сейчас.
И в этот момент произошла самая ужасная вещь, из всех, какие могли произойти вообще в принципе.
– Так-так-тааааак! – о, я знала этот голос. Этот голос я узнала бы посреди ночи, даже в горячечном бреду, даже на смертном одре. И сейчас этот голос был преисполнен триумфа! – Что это у нас тут? – полосатая пони стояла посреди пещеры, с фонариком в зубах, а глаза её прямо светились от удовольствия, как у охранника, поймавшего с поличным целую банду хулиганов.
– Джестер, я… Это не то, о чем ты подумала! Я… Мы… – но было слишком поздно.
Не сговариваясь, мы со Свити почти отпихнули друг друга в стороны и приняли самый невинный вид, на который были только способны. Я почувствовала себя жеребёнком, который прячет за спиной коробку конфет, без спросу взятую из буфета, и, при этом, изображает свою полную непричастность к их пропаже.
– Вот вы, значит, как? Пока Джестер ходит в поисках хвороста, ломая спину между этими вашими кристальными колоннами, они тут сидят, милуются!
В воздухе повисло неловкое молчание. Меня еще никогда не застукивали за таким делом, и я просто не знала, как себя вести.
– Я, может быть, тоже хочу! – произнесла Джестер нарочито обиженным голосом и плюхнулась на круп, уронив на пол целую кучу хвороста. Только сейчас я заметила, что сама полузебра была насквозь промокшей.
Ситуацию спасла Свити:
– Джестер, тогда в следующий раз спасать от смерти меня будешь ты! Сегодня просто не твой день! Смирись с этим.
В ответ на фразу экиноида, Джестер состроила такую физиономию, что я не выдержала и рассмеялась. Всё-таки она была прирожденным клоуном и просто не могла жить без таких вот маленьких представлений. Я уже достаточно хорошо знала Джестер, чтобы понять: полосатая пони лишь делала вид, что дуется на нас; на самом деле она действительно была искренне рада возвращению Свити. А я была рада тому, что все живы и здоровы, несмотря на всё то, что нам довелось пережить за этот тяжёлый день.
– Давайте ставить палатку, готовить еду и сушиться! – Свити Бот поднялась на ноги и отряхнулась. – Не знаю, как вы, а я после воды всегда себя так странно чувствую…

* * *

“Громкий смех трёх кобылок эхом разносился по ледяной пещере. Единорожка, земная пони и пегаска всю ночь поддерживали Огонь Дружбы сидя рядом, рассказывая друг другу весёлые истории и напевая беззаботные песни...”
Сейчас мы чем-то напоминали героев легенды об основании Эквестрии, пусть и в диком, карикатурном варианте: земнопони, которая являлась пони лишь наполовину, единорожка, которая вообще не была пони, и я, пегас, который едва мог летать. Но мы были вместе, и нас объединяла радость на наших усталых лицах. Да, у нас не было мифического Огня Дружбы, но зрелище того, как Свити Бот гримасничала, стараясь изобразить мимику и речь серой пони, в то время как та нарочито механическими движениями имитировала походку робота, согревало ничуть не хуже. Удивительно, но при всём этом жеребячестве мои подруги успевали заниматься ещё и делом.
Пока мы с Джестер в четыре копыта ломали ветки для костра, Свити Бот не только поставила палатку, но и успела приладить к ней хитроумную конструкцию, состоявшую из моего ледоруба и длинной бечёвки, которую она прикрепила к ближайшей кристальной колонне. Результатом её работы стала сушилка для нашей промокшей одежды, которой мы незамедлительно воспользовались.
Развешивая свои пожитки, я случайно заметила листы пёстрой бумаги, почему-то лежавшие поверх кучи дров. Серая пони оказалась в своём репертуаре: посчитав, что мои комиксы в их нынешнем состоянии не представляют никакой ценности, она приговорила их к сожжению! Понятное дело, что сначала бумага должна была подсохнуть, но я нисколько не сомневалась, что потом Джестер без всяких сожалений отправит комиксы прямиком в огонь. Я даже не стала ничего объяснять – просто схватила кипу бумаги в зубы и одарила свою подругу взглядом, полным неодобрения, на который она ответила нарочито широкой улыбкой и разведёнными в стороны передними копытами. Нет, я совсем не сердилась на неё. Мне уже давно было ясно, что у нас с ней совершенно разные представления о ценности вещей. Бережно разгладив покоробленные страницы, я принялась развешивать многострадальные комиксы на верёвке и неожиданно вспомнила о ещё одной бумажной вещи, которую не видела с самого утра.
– Карта! – прокричала я на всю пещеру, заслужив заинтересованный взгляд. – Джестер, ты не видела мою планшетку с картой?!
Полосатая кобылка ничего не ответила. Она неторопливо поднялась на ноги и молча прошествовала к куче наших вещей, сложенных Свити возле палатки. Затем она откинула клапан своего непромокаемого рюкзака и, одарив меня победоносной улыбкой, помахала небольшой кожаной планшеткой.
Да, определённо у серой пони были свои представления о ценности вещей, но сейчас, чёрт возьми, я их полностью разделяла. Благодаря расторопности серой пони, карта нисколько не пострадала от воды как, впрочем, и остальное содержимое планшетки.
– Джестер, спасибо тебе! – крикнула я, направляясь в сторону Свити Бот; всё это время единорожка занималась приготовлением ужина. Увидев результаты её трудов, я так и прыснула со смеху: на жестяных тарелках лежали изысканно украшенные, но лишённые всяких калорий бутербродики. Определённо, с таким выдающимся талантом к оформлению наша аристопони заняла бы призовое место в каком-нибудь кулинарном конкурсе.
Краем глаза я увидела, что к нам приближается Джестер. Заинтригованный вид выдавал мою подругу и просто кричал о том, что ей хочется узнать причину такого веселья с моей стороны. Окинув взглядом пространство импровизированной кухни, Джестер сразу всё поняла.
Через несколько секунд за спиной единорожки вынырнула полосатая голова, державшая в зубах зелёный пластиковый пакет знакомого вида. Ещё через мгновение Свити удивлённо заморгала, увидев перед своим носом три пачки сухого пайка, уложенные друг на друга.

* * *

Мы решили заночевать прямо в пещере. Джестер, которая нашла выход на поверхность, отрапортовала, что снаружи бушует метель, и особо отметила, что спуск с горы в такую погоду, да ещё и на ночь глядя, будет гарантированным самоубийством. Вспоминая свой первый ночной полёт, я не могла не согласиться с ней.
Но непогода была лишь одной из проблем: скорее всего, где-то поблизости находились те пегасы, с которыми мы столкнулись в ущелье Мицуми, и им вряд ли понравился фейерверк, устроенный серой пони у самых дверей храма. Наверняка наши новые враги всё ещё прочёсывали окрестности ущелья в надежде отыскать нарушителей границы их карантинной зоны и отомстить за погибших товарищей.
В глубине души я сожалела о том, что моя первая встреча с пегасами, прибывшими из-за Облачного Занавеса, закончилась так неудачно. Формально, они были моей самой близкой роднёй – во всяком случае, ближе, чем земнопони и единороги. Но, как бы мне ни хотелось выйти на контакт с другими пегасами, жизнь распорядилась иначе: сейчас мы находились по разные стороны баррикад, и если ничего не изменится, то нам придется сначала открывать огонь, и лишь потом пытаться вести переговоры.
Обсуждая события прошедшего дня, мои подруги не могли не затронуть эту тему, и я буквально физически чувствовала напряжение, когда они при помощи полунамёков пытались выяснить моё отношение к тем пегасам, что стреляли в нас. И всё бы ничего, но я сама не могла прийти к какому-то конкретному мнению на этот счёт. Мне совсем не хотелось верить в то, что они все такие злые и агрессивные, но, если подумать, я ещё не встретила ни одного пегаса, который не попытался бы навредить мне, либо кому-то из моих друзей.
Видя мои колебания, Джестер и Свити Бот старательно пытались подбирать нужные слова, но это получалось у них из копыт вон плохо, и, признаться, сильно раздражало. Сейчас их сочувствие, пусть даже искреннее, звучало для меня как жалость, и мне стоило больших усилий, чтобы сохранять спокойствие. Очень хотелось сказать им что-нибудь резкое, чтобы обрубить всякие обсуждения на этот счёт, но я боялась обидеть их, а на более спокойные замечания они, казалось, не реагировали.
Чтобы сменить опостылевшую тему, я было заикнулась о своём открытии – тех нескольких страницах с древним текстом – но тут же умолкла, увидев, как единорожка нахмурила брови и покачала головой.
– Додо, я думаю, что тебе следует оставить эти знания при себе, – сказала она спокойным, но очень серьёзным голосом. – Совершенно невозможно сохранить в тайне то, что будут знать двое или, в нашем случае, трое.
Я взглянула на Джестер, ожидая её реакции, и встретилась с ней глазами. Сначала она попыталась ответить на мой немой вопрос и даже вдохнула немного воздуха, но затем одёрнула себя и лишь многозначительно кивнула. Я так и не поняла, что она хотела сказать этим кивком: то, что Свити Бот права, или же то, что я сама должна была принять решение.
Вообще, сразу после долгожданного сытного обеда, Джестер как-то сразу стала молчаливой и задумчивой. Я весь вечер ждала от неё едких шуточек по поводу инцидента со Свити, но от её былого веселья не осталось и следа. Вот и в нашем со Свити Бот разговоре она была скорее слушателем, чем полноправным участником; не отрывая взгляда от огня, серая пони сидела в странной позе – с вертикально выпрямленной спиной, скрестив ноги – и лишь изредка бросала замечания, касавшиеся дела. Её взгляд, отрешенный, но озабоченный говорил о том, что полузебра прокручивала в своей полосатой голове события прошедшего дня, и, похоже, ей совсем не нравилась та ситуация, в которую мы попали, наткнувшись на отряд вооружённых пегасов.
Пегасы… Судя по тому, что пленник Свити так и не выдал истинных намерений своего крыла, разведывательная операция, которую проводили пегасы в ущелье, носила глубоко законспирированный характер. Но я уже догадывалась, что именно там искали эти любители зеркальных шлемов.
Я уже говорила, что люблю совпадения. Но когда череда совпадений выстраивается в чёткую закономерность – всё становится гораздо интереснее. Конечно, для завершения мозаики не хватало многих элементов, но из того, что я сейчас имела на копытах, следовал однозначный вывод: некая группа пегасов из-за Облачного Занавеса была всерьёз заинтересована памятниками прошлого, и я готова была биться об заклад, что они искали Перо Тау.
Согласно запискам полусумасшедшего грифона и тем легендам, в которые он искренне верил, перо являлось неким древним, могущественным артефактом, наделявшим своего владельца чуть ли не безграничными возможностями. И раз кто-то в Анклаве не скупился на амуницию и оружие (достаточно было вспомнить жуткую, навороченную магнитную винтовку и не менее пугающий огнемёт дезинфектора), то этот кто-то имел все основания верить в легенды.
В преддверии Катастрофы, умница Барбара Сид надёжно спрятала документы, выкраденные из архива Мэйнхэттенского университета. Но такие материалы не исчезают бесследно, и где-нибудь за облаками либо на просторах погибшего королевства могли остаться свидетельства об их существовании, к примеру, такие, как результаты работы Штальбарнской экспедиции.
Я была убеждена, что те пони, которые двести лет назад вскрыли подземный склеп, являлись участниками какой-то тайной археологической экспедиции. Ну не мог тот некогда роскошный кожаный портфель принадлежать простому шахтёру! Да и сама фраза “Здесь Ископаемое не нашли” напоминала зашифрованное послание. Иначе как объяснить, что слово “ископаемое” было написано в единственном числе и с заглавной буквы. Это явно было какое-то кодовое слово, за которым вполне могло скрываться то самое Перо Тау.
И вот, спустя двести лет, в подземные коридоры спустилась жестокая зелёная пегаска. Судя по тому, что пегасы из-за облаков не побрезговали взять к себе на службу такое чудовище, как Эмеральд Грин, они были готовы заполучить заветное перо любой ценой. И то, что сегодня мы сами того не желая переступили им дорогу, отрезало нам путь обратно к спокойной, мирной жизни. Конечно, была вероятность того, что Анклав забудет про нас, посчитав инцидент в ущелье досадным недоразумением, но мне в это верилось с большим трудом. Ну, нельзя было сначала задрать маленькую армию, а затем, как ни в чем ни бывало, вернуться домой. Теперь на нас будут охотиться профессиональные солдаты, обученные убивать, и лишь Богини знали, что хуже: сразу словить пулю или попасть к ним в плен.
По мнению Свити Бот, из всей сложившейся ситуации оставался лишь один выход – играть на опережение. Мы должны были добраться до Пера раньше, чем пегасы из Анклава и, чем бы ни являлся этот древний артефакт на самом деле, нам следовало передать его в ведение Никсианского Альянса. Свити полагала, что, подобно Бэбс, она сможет надёжно спрятать Перо Тау в какой-нибудь пещере или на дне глубокого замёрзшего озера. Не исключено, что, ради спокойствия всех Пустошей, это перо следовало уничтожить. В любом случае, опасная реликвия ни в коем случае не должна была попасть в копыта тех, кто и так имел больше власти, чем им полагалось.
Но самым забавным было то, что главную роль в этом спектакле с обилием злодеев и ярких пиротехнических эффектов единорожка отводила мне. Её вера в меня была почти маниакальной, и я не могла понять, как машина, работающая на логике и статистике, могла быть настолько одержимой. Впрочем, Свити в принципе неважно справлялась с ролью холодной машины, как в прямом, так и, эхм, в переносном смысле.
“Но если она всё-таки права?” Последние дни я чувствовала, как моя жизнь выходит из-под контроля. Погрузившись с головой в тайны прошлого, я столкнулась с чем-то таким большим и непонятным, чего в моей жизни раньше не было. Я словно попала в стремительный речной поток, который постоянно швырял меня на острые камни, и в такие моменты мне приходилось грести изо всех сил, чтобы обойти эти внезапно возникающие препятствия. Пока что мне это удавалось, но вот на то, чтобы плыть против этого мощного течения, моих скромных умений явно не хватало.
Мне очень не хотелось это признавать, но та самая судьба, в которую я до недавнего времени слабо верила, подталкивала меня к решительным действиям, не спрашивая, готова ли я к ним или нет. И если я вылезла на Поверхность наивным жеребёнком, мечтающим поглазеть на мир, то теперь судьба круто брала меня в оборот, и я чувствовала, что сейчас она готова была кормить меня приключениями до тех пор, пока меня от них не начнёт тошнить. Что ж, ей придется хорошенько постараться, если она думает, что меня можно так легко сломать!
“Свернуть с намеченного пути только из-за того, что по нам стреляли стальными болванками и пытались поджарить из огнемёта? Да ни в жизни! Нам нужно в Поларштерн, значит, мы идём в Поларштерн, и точка!” – полная решительности я развернула карту прямо на кристальном полу и привлекла внимание своих подруг.
Ещё накануне появления Свити, мы с Джестер успели проработать примерный маршрут на ближайшие несколько дней пути. Движение по шоссе 411 до его пересечения с трассой “Северная” обещало спокойную и размеренную прогулку по относительно ровной поверхности. Громадное тёмно-зелёное пятно, обозначавшее собой густой лес, по непонятной причине вынудило строителей этой дороги не провести её прямо, а заложить многокилометровый крюк на запад. Но если до сегодняшнего дня мы планировали идти по ней до самой развилки, то теперь обстоятельства подталкивали к радикальным решениям.
“Нам нужно срезать путь,” – сказала я, проведя кончиком копыта невидимую линию, словно разделившую лес надвое. Джестер и Свити Бот как-то странно переглянулись, но выслушали моё предложение до конца. Нахмурившись, полосатая пони стала ворчать на тему того, что на моей карте не было отмечено ни одной дороги, ведущей прямиком через лес, но Свити неожиданно вступилась за меня – единорожка сообщила, что на её навигаторе видны странные отрезки, беспорядочно раскиданные по всему лесному массиву. Были ли это лесные тропы, проложенные вездеходами колеи, или же просеки, она не знала, но само наличие этих линий говорило о том, что лес не сплошной, и в нём должны быть проходы. Посчитав прежний вариант маршрута непозволительно долгим, мы решили пойти на риск.
Когда этот вопрос был улажен, мы приступили к разработке плана действий непосредственно на территории Поларштерна. Сказать по правде, такое и планом-то было стыдно назвать. В сущности, он напоминал те же самые поиски иголки в стоге сена, которые затеяли пегасы из-за Облачного Занавеса. Разница заключалась лишь в том, что наши поиски сужались с масштабов всей Северной Пустоши до одного единственного города, о котором не было неизвестно практически ничего. Но, в отличие от анклавовцев, мы хотя бы знали, что нам следует искать: конверт, летевший авиапочтой в Мэрманск, был отправлен на именной абонентский ящик, находившийся где-то городе. Если в действиях Бэбс была какая-то система, то такой ящик существовал и в Поларштерне. Собственно, весь так называемый “план” и держался на зыбкой надежде, что на главном городском почтамте удастся найти хоть какие-то упоминания о Барбаре Сид или о ком-то из её лучших подруг. В противном случае, просеивание всей находящейся там почты могло бы занять годы.
Но у нас не было гарантии, что нам вообще будет что искать. В ходе инцидента, произошедшего в Поларштерне, конверт с древним текстом мог сгореть, расплавиться, расщепиться на атомы или… да хоть растечься яблочным повидлом; чем именно закончился эксперимент, погубивший город, до сих пор было неизвестно.
Я вдруг вспомнила, что Свити осталась единственной из моих знакомых, кого я ещё не расспрашивала о Поларштерне, но, моему разочарованию, даже механическая кобылка обладала лишь поверхностной информацией. Знания единорожки складывались из противоречивых рассказов, услышанных от пони, живших до Катастрофы, и скупых заметок официального толка, время от времени появлявшихся на страницах газет и научных журналов. Местоположение таких научно-исследовательских центров, как Поларштерн, было выбрано именно из расчёта на то, что любая технологическая неудача или авария не будет предана огласке. Именно по этой причине, сам инцидент, приведший к гибели Поларштерна, нигде не описывался. Его просто не было, как и многотысячного населения, проживавшего на его территории. И это не являлось странностью.
Будучи кузницами великой победы, и Поларштерн, и ряд ему подобных закрытых поселений оставались в тени промышленных концернов, сотрудничавших с Министерством Военных Технологий. Отлаженные и проверенные прототипы сразу поступали на конвейер, а учёные закрытых городов получали всё новые и новые заказы. Что же на самом деле творилось за высокими железобетонными стенами, кольцом окружавшими Поларштерн, знали, наверное, лишь высокопоставленные чины военного ведомства, главы Министерств и Принцессы.
В Поларштерн уезжали в одиночку и целыми семьями, но никто не возвращался обратно. Все пони, которых принимали на работу, подписывали договор о неразглашении государственной тайны, и эта бумага исключала миграцию кадров, характерную для гражданских отраслей. Фактически, работа в закрытом городе означала разрыв отношений с внешним миром, и лишь почта оставалась единственной ниточкой, соединявшей закрытый город с остальной Эквестрией.
Свити знала, что родственникам тех, кто трудился на благо страны в закрытых городах, ежемесячно присылали специальные талоны, обналичив которые можно было прокормить семью из дюжины пони, но лишь единицы могли обнаружить в конверте со штемпелем в виде остроконечной снежинки короткую телеграмму. Пять, семь, иногда чуть больше дюжины слов, по несколько раз проверенных агентами Министерства Морали на предмет возможной утечки информации, становились поводом созвать всех соседей и закатить вечеринку, как в старые добрые довоенные времена.
Нет, определённо, Свити Бот очень хорошо раскладывала информацию по полочкам. В её рассказе разрозненные факты и свидетельства превратились в целостную картину, от которой веяло холодом и жутью.
После всего услышанного, у меня уже не осталось сомнений в том, что охряная кобыла спрятала один из фрагментов древнего текста в Поларштерне. Обстановка строжайшей секретности, царившая на территории закрытого города, как нельзя лучше подходила для осуществления задуманного. Возможно, Барбара даже похлопотала над тем, чтобы её конверт надёжно и качественно “потеряли”. В любом случае, более подходящего места для того чтобы укрыть эту информацию от посторонних глаз не было, наверное, во всей Эквестрии. А это означало, что “поларштернский” пакет, как я его уже мысленно окрестила, должен был содержать куда более важную информацию, чем словесное описание древнего храмового комплекса. И вот, когда в своих мечтах я уже тянула копыта к заветному жёлтому конверту, Джестер спустила меня с небес на землю известной поговоркой о пироге из несобранных яблок. Вечно она так!
Но, несмотря на, в общем-то, резонное замечание серой пони, мне хотелось верить в то, что наш поход не будет напрасным. Поларштерн по-прежнему оставался нашей главной надеждой, поскольку никто из нас понятия не имел, где искать другие части древнего текста, если они, конечно, существовали.
Когда план был готов, оказалось, что у Джестер припрятана целая фляжка чего-то горячительного. Повертев её в копытах, полосатая кобылка свинтила крышку и неожиданно протянула фляжку мне; при этом она многозначительно улыбнулась. Я поднесла нос к горлышку и ощутила запах, знакомый до дрожи в копытах: коньяк “Эмбер Мэйр”! В голове мгновенно всплыли события той снежной ночи, когда я умудрилась свалиться с сигнальной вышки, будучи, между прочим, сертифицированным специалистом с допуском по высоте…
“Богини, это же надо было так налакаться!” – на меня тут же накатило смущение, подкреплённое пристальным взглядом серой пони.
“Вот ведь зараза! Джестер догадывалась о моих непростых отношениях с этим напитком и всё подстроила!” – скорчив ей максимально глупую рожу, я сделала небольшой глоток из фляжки и окинула взглядом тарелку с невостребованными за обедом бутербродиками. К слову, из них получилась отличная закуска.
Коньяк теплом разлился по телу, и переживания дня стали отходить на второй план; единственным, что меня сейчас действительно интересовало, был вопрос, как именно алкоголь подействует на Свити Бот? Я незаметно отодвинула тарелку с бутербродиками к себе за спину и, улыбаясь собственной идее, протянула фляжку экиноиду. Теперь оставалось лишь немного подождать…
Мы пустили фляжку по кругу. Следуя своему коварному плану, я пила коньяк маленькими глотками, скорее ополаскивая рот, чем заливая его внутрь, а Джестер, ловко орудуя охотничьим ножом, вырезала на прикладе своего гранатомёта какой-то рисунок; при этом она мерно покачивала головой в такт одной лишь ей известной внутренней мелодии. Приглядевшись к рисунку повнимательнее, я поняла, что это четырёхлистный клевер – традиционный символ удачи во многих культурах.
Я закрыла глаза и с лёгкостью представила этот четырёхлистник на боку своей подруги вместо того странного птичьего глаза. В сочетании с её зелёными глазами он бы смотрелся очень хорошо. Вот только…
Неожиданно в моём воображении возникла Другая Джестер. Нет, внутри она осталась совсем такой же, какой я её знала, а вот внешне очень сильно изменилась. Дело в том, что я представила себе, как бы выглядела Джестер, будь она не гибридом, а обычной пони.
Молочно-белая шкура, ярко-рыжая, цвета хны, грива, уложенная в причёску, напоминающую взрыв фейерверка, высоко вздёрнутый веснушчатый нос; внешность этой Другой Джестер точно соответствовала внутреннему содержанию. И этот образ получился настолько детальным и живым, что ещё немного и воображаемая кобылка открыла бы рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость в мой адрес.
Когда-то я читала теорию Розентротт-Фезерфланка – известных довоенных физиков, которые утверждали, что наш мир лишь один из многих вероятных, что на самом деле их могут быть тысячи, если не миллионы. И я представила себе, что существует такой мир, где не упали бомбы и где все живут в мире и гармонии: Принцессы по-прежнему управляют небесными светилами, а мы, пегасы – погодой. И, наверное, эта Другая Джестер с огненно-рыжей гривой, посетившая моё воображение, пришла как раз из того, быть может, лучшего мира… Разлепив сонные глаза, я увидела, как этот образ плавно тает в мерцании костра и замещается знакомыми очертаниями. Передо мной вновь сидела привычная, но по-прежнему загадочная серая пони-зебра.
Во что бы ни верила Розентротт, что бы ни предполагал её муж Фезерфланк, я поняла, что, скорее всего, Другая Я не встретила бы Другую Джестер, а Свити Бот так и вовсе не существовало бы на свете, либо Другая Она оказалась бы неразумным пылесосом. И в этот момент я поняла, что есть, конечно, далёкие мечты и планы, но мне нужно ценить то, что происходит вокруг и радоваться, что всё сложилась так, а не иначе…
“Додо, допивать будешь?” – Джестер протягивала мне фляжку, на дне которой булькали остатки коньяка. Я кивнула и, в очередной раз смочив язык, передала фляжку Свити Бот. Сейчас я пристально вглядывалась в её лицо, пытаясь понять: подействовал ли Эмберчик на её высокоточные механизмы, или нет.
– Эй, Свити... – я замялась, уловив заинтересованный взгляд Джестер. – Ведь ты же, это самое… совсем как она, да? – зелёные глаза экиноида непонимающе посмотрели на меня.
– Ясно, жеребёнку больше не наливать, – констатировала Джестер.
“Чёрт, я что, всё-таки опьянела, раз несу такую несуразицу?” – закусив последним бутербродиком, я постаралась повторить свой вопрос:
– То есть я имею в виду… – я покрутила копытом в воздухе, подбирая слова. – Я подумала, что раз ты почти полная копия Свити Белль, то ты, наверное, и петь умеешь?
– А, ты об этом, – кобылка странно улыбнулась, отчего её физиономия приобрела несколько дурашливый вид. Но, несмотря на порозовевший нос, в отличие от меня, Свити по-прежнему чётко излагала свои мысли. – По большинству биометрических параметров, наше сходство с госпожой Свити Белль составляет 67%, в ряде случаев отдельные параметры совпадают на 100%. Что касается пения, перед моей создательницей – госпожой Эппл Блум – не стояла задача в точности копировать голосовые данные госпожи Свити Белль, однако она не стала ограничивать диапазон звуков, которые я способна воспроизвести, какими-либо рамками. Поэтому…
– То есть ты сможешь повторить любую песню из репертуара Свити Белль, верно? – я уже привыкла прерывать монотонные объяснения Свити Бот ради экономии времени. К счастью, единорожка на это нисколько не обижалась.
– Додо. Тебе же знакома песня “Светлячок” или, на худой конец, “Звёздный свет”, – она смешно наклонила голову, ожидая моего ответа.
– Конечно, я их знаю. Я большая поклонница творчества Свити Белль! – воскликнула я.
– А ведь это – моя работа, – Свити весело подмигнула, дождавшись моей реакции и, не дав мне вставить и слова, продолжила. – Это был четверг, и госпожа Свити Белль должна была в очередной раз ехать в Строуберри Филд для записи своего нового альбома “Принцесса ночи”. Но за три предыдущих дня работы в студии она настолько вымоталась, что предпочла уехать на ферму Сладкое Яблочко, чтобы хорошенько там отдохнуть с подругами. И всё это время я подменяла её, да так, что эту подмену никто не заметил. Конечно, по большому счёту, этому способствовало закрытое концертное платье, скрывавшее кьютимарку, и моё практически полное портретное сходство с госпожой Свити Белль, однако для того чтобы воссоздать её неповторимую манеру пения, мне пришлось проанализировать все существовавшие на тот момент записи и черновые наработки по альбому. На мой взгляд, получилось весьма недурно, – она широко улыбнулась.
“Нда-а, от скромности эта механическая единорожка точно не умрёт”, – подумала я, глядя на её кокетливую улыбку. Удивительно же всё сложилось: я, сама того не подозревая, уже давно была заочно знакома со Свити Бот благодаря тем звукозаписям. Шутка ли, пластинку “Принцесса ночи”, я успела заслушать до дыр ещё в детстве!
– Барышни… – Джестер оглядела нас из-под картинно нахмуренных бровей, с видом бывалого головореза. – Если вы собираетесь тут петь "Умолкай, засыпай", то я сейчас стану буйной.
Свити засмеялась.
– Не переживай, Джестер. Твоя нелюбовь к госпоже Флаттершай для меня не секрет. Лучше я спою вам другую песню, намного более старую.
И, усевшись поудобнее, единорожка запела:

Придите, дети,
Я вас заберу,
В волшебный край свой далекий

Впрочем, веселье пришлось очень быстро закончить, когда Джестер окликнула меня отнюдь не весёлым голосом. Причина её тревоги оказалась прямо перед нами, и, пожалуй, было от чего встревожиться.
Перед нами раскинулось урочище, которое можно было бы назвать поляной, если бы оно не было целиком закрыто кронами кедров, которые здесь росли намного реже, и оттого были более раскидистыми, чем в других частях леса. Поэтому всё, что находилось под ними, было накрыто приглушённым серым сумраком. На поляне был разбит солидных размеров лагерь, и, судя по виду, он давным-давно был покинут и заброшен. За оградой из почти сгнившей маскировочной сетки и колючей проволоки стояли постройки, наскоро возведенные прямо из срубленных на месте бревен и обтянутые плотным пластиковым полотном. Одна или две брезентовых палатки почти полностью сгнили и превратились в бесформенные, присыпанные снегом кучи. Центральное здание представляло собой деревянный сруб и имело целых два этажа, правда, крыша второго давно провалилась, прихватив с собой часть стены. А вот полукруглые палатки-ангары оказались почти не тронуты временем, но и по ним было видно, что из года в год их утюжили дожди, снег и сырость: черные пятна грибка покрывали их тут и там, а поближе к земле на материи поселился лишайник и мох. На противоположной стороне находился, судя по всему, импровизированный гараж, в котором бок о бок стояли, наверное, с десяток занесенных снегом гусеничных машин.
Но жутко было не столько от зрелища заброшенного и наполовину разрушенного лагеря, сколько от неестественной тишины, в окружении которой он стоял. Конечно, это была не абсолютная тишина пещер, но в то же время казалось, словно на окружающий нас лес накинули одеяло: все звуки стали приглушенными и тут же пропадали. Время уже давно перевалило за полдень, и вместе с сумраком через промокшую одежду начинал пробираться предательский холод.
– Что это за место?
– Будь я проклята, если я знаю, жеребёнок. В этом квадрате на карте не было нанесено никаких строений.
– Это временный лагерь, – Свити была сама очевидность. – Но не военный. Может быть, это лагерь какой-то экспедиции?
Она сказала “экспедиции”? Мне сразу вспомнилась записка, найденная в погребальной камере под Штальбарном. “Здесь Ископаемое не нашли. Аннбьорг попала заклинание. Два дня не в себе. Ушли Поларштерн”. Мог ли этот лагерь иметь отношение к той самой экспедиции? Да мог, почему бы и нет. Вот только каким ветром их занесло в этот лес?
– Джестер, мне кажется, этот лагерь построили те самые пони, которые занимались раскопками под Остовом. Помнишь, они оставили под землёй кожаный портфель?
– Помню. Но почему лагерь находится здесь? Свити, ты знаешь что-нибудь об археологической экспедиции под Остов?
– Нет, Джестер. Скорее всего, это была очень секретная экспедиция; возможно, организованная одним из Министерств…
Признаться, это место было настолько жутким, что оно приглушило даже мою вечную тягу к раскапыванию тайн прошлого. Но раз уж мы ввязались в этот поход, негоже было оставлять после себя вопросы без ответов.
– Похоже, что у нас есть лишь один способ узнать, что с ними всеми произошло. Вперед, дамы!

* * *

Мрачность этого места сама собой заставляла быть осторожными и, как минимум, глядеть под ноги. Было совершенно очевидно, что лагерь находился в том состоянии, в котором его оставили его обитатели. Впрочем, останков самих обитателей нам на глаза пока не попадалось, но если даже они и были, то все они находились либо в помещениях, либо глубоко под снегом. Хотелось, конечно, верить, что эти пони просто убежали из лагеря, побросав все своё добро, но вряд ли такой исход в этих краях на самом деле был лучше смерти. Как только мы пересекли границу маскировочной сетки, Свити пожаловалась на какие-то помехи в радио-эфире. Мы с Джестер надели гарнитуры карманных раций и услышали тихое потрескивание, словно от неисправной лампы. В лагере находился какой-то источник радиоизлучения, возможно – какой-то прибор, который повредился от сырости и времени. На всякий случай Свити просканировала лагерь Л.У.М.ом, но тот не обнаружил никаких форм жизни. Это нас немного успокоило.
Мы зашли в ближайшую палатку, которая оказалась местной столовой. Складные столы, стулья, разбитые столовые приборы – всё находилось в беспорядке и валялось на полу. Судя по количеству кухонной утвари, валявшейся здесь и там, в лагере могли одновременно обедать несколько десятков пони. Была ли это полная численность экспедиции, я не знала. Мы заглянули на кухню, отгороженную от обеденной части ангара изорванной во многих местах переборкой: там бардак был еще сильнее, чем в столовой, все было вымазано в липкой грязи, котлы и утварь валялись на полу, повсюду завелась мохнатая плесень, пропитав воздух отвратительным удушливым запахом. А вот следов еды не было – ни консервированной, ни сухих пайков.
Зажимая носы копытами, мы высыпали из столовой на улицу и жадно глотнули свежего воздуха. Конечно, запах плесени не шел ни в какое сравнение с запахом гниющей плоти, но, всё равно, приятного было мало. Казалось, что этот мерзкий запах въедался в нос, в одежду… Бр.
Следующая палатка-ангар была от нас через двор, и мы решили направится именно к ней. По логике вещей, одинаковые строения должны были выполнять более-менее одинаковые функции, поэтому я решила покончить с неприятной частью как можно скорее. Но не тут-то было: в палатке стояли раскладные койки, а по погнутой ржавой стойке с закреплённой капельницей и металлическим подносам рядом с кроватями я однозначно определила, что тут был лазарет. И если я думала, что в столовой пахло плохо, то теперь стало ясно, насколько я ошибалась! В палатке стоял непередаваемый букет из плесени, лекарств, нестиранного белья, разложения, продуктов пищеварения, и всё это перебивал запах хлорки. К горлу подступил ком тошноты, а глаза моментально заслезились. Какими словами описала всё это Джестер, я не передам, но это была впечатляющая тирада.
Никогда не любила всё, что связано с медициной. Даже в Стойле лично я предпочитала в лазарете лишний раз не появляться, даже на медосмотр. Особенно на медосмотр.
Остатки одеял на койках валялись как попало, а некоторые – так и вовсе на полу. Заправленной кровати не было ни одной. Это наводило меня на мысли, что в лагере бушевала какая-то болезнь, подкосившая сразу многих, но была ли это банальная простуда или же инфекция – сказать было невозможно. Может быть, экспедицию эвакуировали отсюда по воздуху, побросав в спешке и одеяла, и вездеходы? Но что-то мне подсказывало, что всё было совсем не так.
К спинкам кроватей были приделаны планшетки, на которых когда-то находились истории болезни, но, увы, бумага давно превратилась в отсыревшую массу, и прочитать что-либо было уже невозможно.
В дальнем конце лазарета одна койка стояла особняком. Она была расположена не поперек ангара, а вдоль, и со всех сторон её накрывали куски прозрачного полиэтилена. Этот импровизированный паланкин выглядел странно, неуместно, и оттого особенно жутко. Но если в палате была инфекция, то в нём, наверное, был определенный смысл. Вопрос только в том, кто от кого защищался?
Борясь с брезгливостью, я прошла между коек к полиэтиленовому паланкину. Прозрачный водонепроницаемый занавес сохранил материалы в относительной сохранности: даже постельное белье всё еще лежало на кровати, а на спинке висела планшетка с написанным химическим карандашом именем: “Аннбьорг Эвиг Сьот.”
“Во что же ты вляпалась, Аннбьорг? Что тут произошло?”
На тумбочке рядом с кроватью стояла фоторамка, с которой на меня смотрела совсем молодая кобылка. Это была кристальная пони с волнистой и черной, как смоль, гривой, очаровательными миндалевидными голубыми глазами и смешно вздернутым носиком. Стоя на фоне присыпанных снегом елей, она улыбалась счастливой белозубой улыбкой. Я видела очень мало фотографий кристальных пони и всякий раз завидовала их необычной внешности. У них даже глаза блестели как-то по-особенному.
Рядом с фоторамкой лежал портативный кассетный магнитофон в блестящем корпусе из нержавеющей стали. Немного подумав, я нажала на кнопку воспроизведения, и мне совсем не понравилось то, что я услышала. На фоне каких-то приглушенных животных звуков послышалось чье-то прерывистое дыхание, а затем раздался сбивчивый, испуганный голос взрослого жеребца.

“Меня зовут Колд Блад, доктор медицинских наук. Если вы слышите эту запись, значит, наша экспедиция погибла, а меня уже нет в живых... Как лечащий врач и главный санитар экспедиции... Я обязан рассказать о том, что здесь произошло. Под Штальбарном мы наткнулись на древнее захоронение. Радиоуглеродный анализ датировал останки эпохой Войны Племен... На сегодняшний день это самая древняя археологическая находка в Эквестрии. Но нам не повезло: наша младшая научная сотрудница, Аннбьорг, душа всей экспедиции и самая молодая участница, попала под действие заклинания, которое, как мы считаем, было призвано защитить останки от вандалов. Ни тогда, ни сейчас мы так и не смогли понять истинной природы этой магии... Поначалу ничего не происходило, и я диагностировал у Аннбьорг обычный шок, списав его на потрясение от увиденного. Я ошибался... Аннбьорг не пришла в себя ни в тот вечер, ни на следующий день.
Цель нашей экспедиции является высшей государственной тайной и неизвестна даже мне. Однако археологическая группа приняла решение покинуть место раскопок и в полном составе переместиться в Поларштерн, закрытый город к северо-востоку от Штальбарна. Аннбьорг была передана под моё наблюдение, в санитарный вездеход. На третий день у неё начался бред... Слова нечленораздельные, судя по всему, на нескольких языках: кристальном, эквестрийском и на неизвестном мне языке, в котором проскальзывали отдельные гортанные и фрикативные звуки. На пятый день у неё поднялась температура и началась лихорадка.
Настроение у всей экспедиции было подавленное... Все участники – особенно два её брата – были сильно эмоционально привязаны к девушке, и её болезнь ударила по морали группы. На седьмой день мы достигли гор и начали подъем. Бред моей пациентки не прекращался ни днём, ни ночью, и её громкие крики не давали нам спать: у некоторых участников начались кошмары, бессонница подкашивала личный состав и подрывала темп экспедиции. Отношения среди участников стали напряженные и, то и дело, срывались на конфликт. Я диагностировал у Аннбьорг сильное истощение и начал вводить глюкозу внутривенно, чтобы поддерживать её хрупкую жизнь. При попытке напоить её водой, моя подопечная едва не захлебнулась, так как она уже не контролировала мышечные сокращения. На восьмой день у неё начались сильные судороги, и нам пришлось привязать её к кровати и ввести успокоительное, чтобы Аннбьорг не повредила себе мышечные связки. Жар и лихорадка сохранялись. После перевала было принято решение разбить временный лагерь, так как продолжать движение в таких условиях было принципиально невозможно: все участники экспедиции были морально истощены и нуждались в терапии и отдыхе. Кроме того, работа по возведению лагеря отвлекла личный состав от нашего бедственного положения. Аналитическая группа, после долгих обсуждений, предложила прекратить экспедицию и эвакуировать весь личный состав по воздуху при помощи конвертопланов.
На девятый день картина изменилась: бред Аннбьорг и судороги прекратились, температура пошла на спад. К сожалению, девушка так и не пришла в сознание. Я попробовал дать ей щадящей еды, чтобы избежать атрофии желудка, но безуспешно. В лагере появилась надежда на выздоровление девушки.
На одиннадцатый день... Стало ясно, что надежды на поправку были преждевременными. За два дня температура упала ниже совместимой с жизнью, но Аннбьорг, вне всякого сомнения, была ещё жива. Пульс редкий, но стабильный, энцефалограмма показывает активность мозга, хотя таких показаний я никогда ранее не встречал. Судя по показаниям энцефалографа, Аннбьорг испытывала сильнейшую боль. Я прописал внутривенное введение обезболивающего, чтобы сохранить её нервную систему от самоповреждения.
День тринадцатый. Кровообращение практически прекратилось, пульс нитевидный. Я диагностировал... Необратитмый некроз внутренних органов, многочисленные внутренние кровоизлияния. Сохранялась спорадическая вялая двигательная активность. К сожалению, девушка умирала у нас на глазах. Я поделился своими выводами с руководством экспедиции, и было принято решение поддерживать жизнедеятельность пациентки до последнего. Я не спал уже десять дней...
На четырнадцатый день у Аннбьорг началась рвота кровью и слизью. Санитары, из числа добровольцев, полдня помогали мне очищать ей дыхательные пути. Эти ребята – настоящие герои, не всякий бы выдержал такое зрелище. В полночь я диагностировал... клиническую смерть. В лагере был объявлен траур. Один из братьев Аннбьорг пытался покончить с собой, и до утра я и моя коллега пытались привести его в чувство. Под утро он перегорел; бедняга проплакал навзрыд несколько часов, и Роузхарт едва успевала споласкивать носовые платки. С этого дня режим сна был введен принудительно, но безрезультатно.
На пятнадцатый день было решено придать тело Аннборьг земле. Но когда мы начали опускать тело в яму, у Аннбьорг внезапно случился рецидив: она открыла глаза и начала выкрикивать нечленораздельные звуки. От такого зрелища похоронная команда выронила носилки с телом и в панике убежала в лес. Похороны пришлось прекратить, чтобы вернуть участников. Как показало время, это было нашей самой большой ошибкой.
Убежавшие пони были найдены в лесу с рваными ранами, оставленными какими-то крупными хищниками, вероятно – волками. Судя по всему, поисковая группа отпугнула их. Пострадавшие были доставлены в лазарет.
К ужасу нашему, вернувшись к могиле, тела Аннбьорг мы не нашли. Один из участников экспедиции вернулся из леса сам, в состоянии белой горячки. При себе у него оказался острый кухонный нож. Мы подозревали, что тело Аннбьорг утащил именно он, но добиться от него членораздельного ответа нам так и не удалось.
После всех этих жутких событий стало ясно, что до Поларштерна нам не дойти. Мы попытались связаться по рации с большой землёй, но на всех частотах слышалось лишь шипение, и на наши настойчивые запросы о помощи никто так и не откликнулся. Проблема усугублялась тем, что дизеля для генераторов оставалось всего на четыре дня…
У пострадавших от укусов началось заражение крови. Санитары делали уколы от бешенства и вводили антибиотики, но их эффекта было явно недостаточно. Увеличивать дозировку мы уже не могли физически…
На следующий день я обнаружил поразительный факт: заражение крови имело не животную, а грибковую природу! Неудивительно, что антибиотики не сработали... С одобрения руководства я провел вскрытие на живом пациенте. То, что я увидел, я буду помнить до конца своих дней. Неизвестный грибок, стремительно размножаясь, замещал собой внутренние органы, костную ткань и даже ткани головного мозга. Мимикрируя под нервную систему, он придавал ей электрохимическую проводимость! Самое страшное было в том, что мы ничем не могли помочь больным. Заражение стремительно прогрессировало, и пациенты вели себя крайне агрессивно. Несколько санитаров были укушены при попытке сделать укол обезболивающего. Я обработал укусы антисептиком и наложил повязки.
Новые попытки связаться по рации так и не увенчались успехом. Создавалось впечатление, что кто-то или что-то глушит сигнал прямо из леса. К вечеру объявили чрезвычайное положение, и был открыт арсенал. А ночью в лагере случилась настоящая бойня.
Я проснулся от криков и звуков выстрелов. Пациенты, привязанные к кроватям, бесновались и стремились вырваться, рыча и брызгая зеленой слюной. Одному удалось вырваться, и я, защищая свою жизнь, выстрелил в него из револьвера. Я выглянул на улицу, но освещения в лагере не было. Я попытался добраться до административного здания, но на меня напали несколько участников экспедиции. У них... все лица... зубы... были в крови. Если кто-то однажды объявит меня трусом... Посмотрел бы я на ваши лица. Я заперся в подсобном помещении и просидел там до утра.
К утру всё стихло. Когда я выглянул из укрытия, на улице никого не было. Лагерь был совершенно пустой. В административном здании царил полнейший разгром. Повсюду была видна кровь. Когда я вернулся в лазарет, то увидел, что койки были пусты: кто-то выпустил всех пациентов на волю. Я попытался добраться до столовой, и там я нашёл их всех: они спали среди разбросанной еды и собственных испражнений. Осторожно, чтобы не разбудить их, я вернулся на улицу и добежал до арсенала, но он, как я и думал, был пуст. У нашей экспедиции было с собой всего несколько ружей для защиты от зверей, и, судя по всему, теперь они валялись где-то по лагерю. Одно ружье... я нашёл у радиорубки, но в нем не было патронов. Само радио было повреждено. Похоже, кто-то случайно выстрелил в него дробью. Везде была кровь.
Под вечер... Я попытался завести вездеход. Наверное... Наверное, я что-то делал не так, но машина не заводилась. Я ничего не понимаю в машинах, но я слышал что-то про холод... Наши механики каждый день давали машинам поработать, чтобы они не замерзли. Когда последний раз заводили эти вездеходы? Неделю назад? Пять дней? Похоже, я уже потерял счет времени.
Я собрал по лагерю столько еды, сколько смог найти и заперся в лазарете. Я облил все помещение хлоркой, чтобы отбить запах. Они проснулись... может быть, слышите, как они ходят снаружи? Если мне удастся пережить эту ночь, завтра я убегу отсюда... В револьвере у меня три патрона... Лучше замерзнуть в лесу, чем стать одним из них. Я не хочу умирать вот так... Милая Аннбьорг, прости, что мы не уберегли тебя…”

В записи послышался какой-то шум и вскрик доктора, затем раздался выстрел, затем еще один.

“Хлорка... Не действует... Они... Учуяли меня. Сейчас здесь будет вся... Стая? Хаха! Конечно же! Стая! Мои друзья теперь чертовы звери... Хах! Хахаха! Ххххахахахахаха! Гыыыыыы…”

Затем раздался еще выстрел, и наступила тишина.
Магнитофон еще некоторое время издавал какие-то невнятные звуки, но я остановила воспроизведение. Я… просто не знала, как реагировать на то, что я только что услышала. Мне было страшно, жутко, но все это казалось каким-то нереальным, словно история-ужастик, рассказанная на ночь. Останков доктора нигде не было видно, а это значило, что, скорее всего, его нашли те, кого он так боялся. Из профессионального интереса я заглянула под кровать, но ничего там не нашла. Ну конечно, револьверы не оставляют гильз...
– Додо, пойдем, – окликнула меня Свити Бот. – Если в лазарете была инфекция, она могла сохраниться даже на холоде.
Я бросила последний взгляд на полиэтиленовый паланкин; почему-то в голову пришла ассоциация с хрустальным гробом Белоснежки, и меня передернуло. Это место определенно действовало на мозги.

Я попробовала стряхнуть оцепенение, но реальность не хотела отступать. От клубившихся в палатке хлорных миазмов мысли путались, и мне срочно нужен был глоток свежего воздуха. Втроем мы вывалились из лазарета, и даже Свити Бот словно вздохнула с облегчением.
– Это место – один большой кусок дерьма, – Джестер смачно сплюнула на снег. – Не знаю, как вы, а я здесь не хочу оставаться ни одной лишней минуты.
– А что если нам попробовать оседлать один из вездеходов? Их там целая дюжина, авось какой и заведётся, – хотя, если честно, я слабо верила в то, что удастся запустить машину, которая двести лет мерзла тут без работы.
– Здесь кто-то есть, – подала голос Свити. – Что-то или кто-то.
– С чего ты взяла? – Джестер насторожилась и на всякий случай сняла с плеча гранатомёт.
– Мой Л.У.М. сходит с ума! Я вижу сигнатуры тут и там, но они пропадают быстрее, чем я успеваю их зарегистрировать.
Свити выглядела ошарашенной, даже испуганной. Я бы тоже испугалась, наверное, если бы часть моего мозга отказалась работать. Я положила копыто ей на шею и попыталась приободрить свою белоснежную подругу.
– Свити. Верь глазам своим. Тут никого нет.
– Есть, – Джестер вытянула копыто в сторону двухэтажного здания.
Посреди двора, там, где мы только что прошли, стояла пони. Она смотрела в землю, и я не могла разглядеть её лица за длинной, свалявшейся в колтуны гривой, которая мочалом свисала до земли. – Эй? – голос дал петуха, но я не решилась прочистить горло. – Кто вы?
Пони не шелохнулась. Она вообще, казалось, не двигалась, и если бы я не знала точно, что её только что тут не было, решила бы, что она так и закоченела посреди двора. Я моргнула, и видение исчезло. Двор был совершенно пустой.
– Какого... – Джестер стояла с дурным видом и часто моргала, как будто надеялась, что призрак вернется обратно.
– Свити, ты тоже это видела?
– Видела что, Додо?
Не сговариваясь, мы подбежали к тому месту, где только что находилась странная пони, но на снегу не было никаких следов – ни туда, ни обратно. Я стояла и ошарашено смотрела на снег, потому что я совершенно точно видела тут… существо. И Джестер её видела! Она не могла телепортироваться: была бы вспышка, звук! А тут...
Затылком я почувствовала, что на меня кто-то смотрит, и машинально обернулась. Лучше бы я этого не делала.
Существо, когда-то бывшее пони, стояло прямо перед нами, всего в десятке метров, и смотрело прямо на меня…
Вот только глаз у неё не было! Пустые глазницы с подтеками сукровицы на обтянутом иссиня-серой кожей черепе виднелись из-под слежавшейся черной гривы, свисавшей ей на лицо. Её нос атрофировался и впал, открыв взгляду забитые гноем ноздри. Позвоночник и рёбра уродливо торчали из-под шкуры, покрытой бурыми бесформенными пятнами, а черные вены спускались по ногам до самых растрескавшихся копыт.
– Ох, лягать тебя в зад... – прошептала Джестер. – Какая же она отвратительная уродина.
И тут пони открыла рот. Я приготовилась услышать вопль или шипение, но вместо этого кобыла издала совершенно неожиданный и жуткий звук – глубокую басовую гласную, которая становилась всё ниже, по мере того, как отпадала её челюсть. Этот звук, вибрирующий и оглушающий, эхом отразился от деревьев и ангаров, усилившись собственным эхом. И словно на зов, из под снега начали подниматься фигуры. Из домов, из-под обвалившихся палаток, и даже из старого вездехода появились одна, две три, десяток чудовищ, каким не место при свете дня: похожие на скелеты, покрытые мхом, лишенные какого-либо облика, четырехногие копытные кадавры, чьи кости были перекручены и сплетены, как корни вывороченного дерева.
Со всех сторон послышался отвратительный древесный скрип разминавших суставы чудовищ с горящими мертвенным зеленым светом глазами. Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, а затем, как по команде, эти ходячие останки бросились на нас, с плотоядным рычанием и прытью, которой сложно было ожидать от существа, лишенного мышечной ткани.
Не потеряла самообладание, наверное, одна только Джестер, которая мгновенно сориентировалась и выстрелила гранатой в пасть ближайшему кадавру, отбросив его на пластиковую материю полукруглой палатки-ангара, бывшей когда-то столовой. Оглушительный взрыв разнес существо на куски веток и сучки, и вывел меня из оцепенения. Слегка замешкавшись, я вытащила-таки свой пистолет из кобуры и прицелилась, но мощный залп из тридцатисантиметрового хромированного револьвера Свити Бот оторвал голову моей цели.
Встретив такой яростный отпор, стая скелетоподобных хищников замешкалась, и я увидела, как рассыпавшееся было тело обезглавленного врага у меня на глазах стало собираться обратно.
– Двигаемся! Не стоим на месте! – крикнула Джестер, и мы побежали, стараясь не путаться друг у друга под ногами. Стая зарычала в один голос и рванула за нами, проигрывая в реакции, но значительно выигрывая в скорости.
– Ищем укрытия! – Джестер резко свернула вбок, и бежавший за ней монстр с размаху врезался в бревенчатую стену, потеряв половину конечностей. Впрочем, краем глаза я увидела, что и его болотно-зеленые кости вновь начали собираться вместе.
Один из врагов сбил было Свити с ног, но ударом механических копыт кобылка проломила ему грудную клетку, лишив кадавра возможности двигать передними конечностями. Я бросилась было следом за Джестер, но путь мне преградило ещё одно древесное отродье, спрыгнувшее передо мной с крыши дома. Я машинально выстрелила в него пару раз, но куда там! Мои пули пролетели между покрытых лишайником костей, а одна просто застряла у него за ухом. Кадавр зарычал, продемонстрировав мне полную пасть загнутых, как шипы розы, зубов.
Трезво оценив свои шансы, я собралась было броситься наутёк, как моего потенциального убийцу окликнули сзади:
– Эй, бревно! – кадавр повернулся на звук, и Джестер со всего размаху запихнула ему в пасть… открытый баллон от бензиновой горелки. В зубах у неё была зажата металлическая палочка – огниво! Одно движение, и зловредная тварь вспыхнула факелом, издав лютый предсмертный вой. Запах горящего топлива ударил мне в нос, но это был запах победы!
– Ищем факелы! Быстрее! – я, Джестер и избавившаяся от своего противника Свити бросились врассыпную, судорожно ища глазами подходящие слеги. Долго искать мне не пришлось. Возможно, это был не лучший выбор для боя, но со страху я оторвала от двери административного корпуса увесистый засов вместе с проржавевшим висячим замком.
– Джестер! – серая пони бежала ко мне с каким-то флагштоком в зубах, раздавая тычки встречным скелетам. Увидев мое импровизированное оружие, она невольно вскинула бровь.
– Не лопнешь с натуги, жеребёнок?
– Да уж что было. Лей давай! Свити, прикрой!
Джестер зубами оторвала крышку от очередного бензинового баллона и принялась смачивать бензином какую-то ветошь. За спиной у неё снежной кометой пронеслась Свити Бот, с хрустом протаранившая сразу нескольких чудовищ.
– Я не могу стрелять, Додо! Л.У.М. глючит!
– Отключи его! Стреляй на глаз!
– Голову себе отключи! Я же вам говорила, что тут кто-то есть! – Свити выпускала пулю за пулей, в полной мере реализуя потенциал своей внушительной хромированной пушки.
Наконец, наши факелы были готовы, и Джестер достала было огниво, но я успела поджечь свой засов об пролетевшее мимо обезумевшее горящее чудовище. “Вот теперь посмотрим, кто тут самая быстрая пони в Эквестрии!”
– Эффектно! – Джестер подожгла свой факел от моего и с разбегу вломилась в гущу врагов. Теперь она оказалась в своей стихи: кадавры были слишком тупы, чтобы пользоваться копытами и, пытаясь укусить Джестер за ноги, раз за разом получали по голове горящим флагштоком. Удивительно, но этого было достаточно, чтобы огонь перекинулся на них, словно на кучу сухого хвороста.
Загоревшиеся враги начинали метаться по лагерю, как полоумные, раскидывая огонь на палатки и срубы. Воодушевленные победами, мы раздавали жгучие плюхи направо и налево. Но радость наша была недолгой: в свете пламени пожара я увидела, как в проломе стены на втором этаже административного корпуса появился силуэт безглазой кобылы. По телу чудовища пробежала волна какой-то энергии, и на мгновение она как будто преобразилась, но я не успела рассмотреть её в деталях – слишком быстро всё произошло.
Мёртвая пони открыла свою пасть и издала свой басовый зов, но на этот раз ей вторил хриплый вой десятка одеревенелых глоток. Джестер, словно ужаленная, развернулась на месте; в её копытах уже был верный гранатомёт. Раскаленная граната прожужжала по морозному воздуху, но не попала в цель: невесть откуда взявшийся кадавр, размером крупнее остальных, подпрыгнул выше головы и встретил гранату собственным телом. Взрыв разметал его прямо в воздухе, осыпав нас горящими головешками.
– Они прикрывают ведьму!
Вокруг бушевал уже настоящий пожар, но не это было самое страшное: со стороны леса, со всех сторон на нас медленно шли новые враги. Когда они добрались до полосы света, я поняла, что с ними не так: почти у каждого их них недоставало какой-то части тела. Зато то, что осталось, было перетянуто свежими лозами, влажно блестевшими в отблесках пожара.
– Джестер, у них подкрепление!
Моя полосатая подруга мгновенно оценила ситуацию и, наскоро смастерив из бензинового баллона и горящей тряпки подобие гранаты, запустила этот снаряд в наступавшую толпу. Но, к нашему ужасу, пожара в стане врага не возникло. Шипя и испуская клубы пара, гнилая братия уверенно пробиралась вперед.
– Джестер, огонь их не берет! Нам нужно срочно что-то придумать! – все же Свити явно иногда любила сообщать очевидные вещи.
– Попробую их раскидать. Все в круг!
Мы встали спина к спине, готовые отмахиваться факелами до последнего, чтобы дать Джестер возможность перезарядить гранатомёт. Получалось у неё это неважно: один раз она даже выронила гранату в снег, но, на наше счастье, быстро нашла. Толпа гнилых пони, впрочем, всё надвигалась, и я поняла, что у Джестер просто не хватит гранат, чтобы раскидать их всех. В этот самый момент я увидела её: ведьма стояла на крыше радиорубки, освещенная пламенем, и магия пульсировала по её телу, расходясь от сердца до конечностей, и затем сжимаясь обратно. Лишь дыры пустых глаз оставались черными за вороной слежавшейся гривой. Тварь улыбалась.
“Аннбьорг”.
И тут меня осенило.
– Свити, радио!
– Что? – Свити посмотрела на меня в недоумении.
– На какой частоте были помехи?
– На всех!
– Можешь передать по радио что-нибудь очень громкое?
– Сигнал бедствия!
– Давай!
Свити зажмурилась, а её рог ярко засветился от нагрузки. Бежавший на Джестер кадавр споткнулся на ровном месте и полетел кувырком. Я же, выхватив пистолет и наведя красную точку прицела прямо в лоб безглазой ведьме, с остервенением спустила курок.
Ни один кадавр не попытался закрыть ведьму собой. Пуля вошла ей точно промеж глаз, разворотив череп и брызнув гнилой плотью в ночную темноту.
На площадке воцарилась тишина. На моих глазах неупокоенная ведьма, порождение древнего проклятья, потеряла опору и обвалилась там, где стояла. Свити упала на круп и зажала голову копытами. Стая деревянных исчадий вдруг остановилась, как будто не понимая, что произошло, и все как один воззрились на то место, где только что стояла их любимица.
А потом они начали выть.
Этот вой я не забуду никогда. Никогда и нигде я не слышала столько боли и тоски. Вой подхватывали все новые и новые кадавры, и я почувствовала, как от их нестройного хора у меня носом пошла кровь. Джестер зажала уши копытам и упала на снег. Красная пелена стала перед глазами, зубы, сведённые болью разжались, и пистолет, что я по-прежнему держала во рту, упал под ноги. Всё, что я чувствовала сейчас, была боль, боль в каждой кости, от зубов и до задних копыт. Голова моя, казалось, сейчас расколется, и мозг вытечет наружу. Я упала на снег рядом с Джестер, пытаясь заткнуть себе уши, но ужасный вибрирующий звук проходил и через тело.
Наверное, мы бы все погибли там, среди этого воинства мертвых, но вдруг с неба прилетела огненная стрела, которая вонзилась посреди массы врагов и оглушительно взорвалась, оставив облако сладковатого порохового дыма.
Боль внезапно начала отпускать. Я открыла глаза и сквозь кровавую пелену увидела, как с неба несется… “Небесный бандит”, запряженный грифоном! И не каким-нибудь грифоном! Это был Базилевс, а в когтях у него был его чудовищный лук!
Крылатый охотник вложил в лук еще одну стрелу, натянул тетиву и выстрелил. Стрела понеслась вперед с громким свистом, оставляя за собой дымный след. Через секунду раздался новый взрыв, и Базилевс заложил вираж, открыв нашему взгляду бок летающей повозки.
Часть борта была снята, а вместо неё на шкворне стоял тяжелый пулемет “Сторителлер”! И я знала, кто стоял за пулемётом! Мистер Бэкфайр, в полном камуфляжном обмундировании, в зеленой бандане, огромных черных очках и с сигарой во рту!

– Сюрприз, сучье вымя!
Святая Селестия, ох, и страшной же штукой оказался этот пулемёт! Когда Бэкфайр надавил на гашетку, я почувствовала, как меня подбрасывает над землей в такт его выстрелам. Каждый выстрел с легкостью разбирал деревянного кадавра на запчасти, осыпая поле боя гильзами размером с копыто. Базилевс закладывал медленный вираж, одну за другой посылая пиротехнические стрелы туда, где только что стояли враги, а теперь валялись лишь бесформенные сучья, и я видела, как одни за другими гасли зловещие глаза наших врагов. Уши мгновенно заложило, и я, можно сказать, даже комфортно себя ощущала, если не считать того, что я не слышала собственного голоса. Я лежала на земле, закрыв уши копытами и орала от радости, как полоумная, во всю глотку.
Джестер хотела было поддержать нашу небесную кавалерию огнём, но этого уже не потребовалось: стрелять было, в общем-то, не в кого. Бэкфайр прекратил огонь, и Базилевс опустил повозку на землю. Из “Бандита” высыпало больше двух десятков пони, что, насколько мне известно, превышало паспортную грузоподъемность летающей повозки раза этак в полтора! Как они туда уместились вообще?
Бэкфайр выкрикивал какие-то команды, и пони из Баттерфлая бросились вязать факелы и палить останки врага. Несколько пони бросились к нам, таща в зубах аптечки. Вдруг из толпы, растолкав всех, выскочил знакомый медный жеребёнок с вороной гривой, и со всех ног бросился в мою сторону и повис у меня на шее.
– Коппер? Как вы все здесь оказались? И что вообще происходит?
– Додо! – Коппер, не отпуская хватки, затараторила у меня над ухом с такой скоростью, что я едва успевала разбирать слова и ставить пробелы:
– Слава — Селестии — с — тобой — всё — в — порядке — я — так — перепугалась — прости — меня — пожалуйста — прости — я — не — думала — что — ты — серьезно — честное — слово — я — не — хотела — ты — ведь — простишь — меня — правда…
Где-то в этом месте Коппер пошла по второму кругу. Боюсь, тут бы мои приключения и кончились, потому что я умерла бы от удушья, но на моё счастье кто-то мягко оторвал кобылку от моей несчастной шеи.
– Мисс Коппер Вайр извела всю деревню, – Бэкфайр в своём полном обмундировании улыбнулся мне сверху вниз и помог встать. Надо сказать, в этом наряде тучный оружейник выглядел чертовски привлекательно. – Она едва не взорвала весь мой магазин и Баттерфлай вместе с ним только ради того, чтобы мы организовали эту экспедицию. А потом мы просто нашли вас по пожарам и разрушениям.
– Она заставила полдеревни лететь за нами?
Я посмотрела на это растрёпанное чудо, едва вошедшее в совершеннолетний возраст, смотревшее на меня огромными, красными от слёз глазами. Да, я помнила, что мне всё еще положено злиться на неё, но после того, что произошло за последнее время – будь я проклята, но я была по-настоящему рада её видеть!
– Вообще-то, нет, – Бэкфайр улыбнулся. – Все эти ребята увязались следом за ней.
– В смысле? – я изогнула бровь.
– Видишь ли, за эти дни Коппер стала… Как бы это сказать… Всеобщей любимицей. Почти все жеребцы нет-нет, да и глянут в её сторону. Включая вашего покорного слугу.
“Вот как? Ну и ну, вот вам и молодо-зелено” – я на секунду почувствовала укол зависти: за мной вот никто так не бегал, впрочем, не то чтобы мне это было сильно нужно…
Бэкфайр наклонился ко мне и прошептал на ухо:
– Додо, есть одна проблема… – я проследила за его взглядом, и увидела ту, кого надеялась уже никогда не увидеть. Хэк Рэнч стояла в Бандите, держась за поручень и мрачно смотрела на всё, что творилось вокруг. Её лицо освещали багровые языки пламени. – Всё-таки “Бандит” принадлежит ей. Но я думаю, она тоже пошла следом за Коппер.
Я отвернулась. Вокруг сновали пони с факелами в зубах. Лагерь был объят пламенем. Из тех зданий, которые не загорелись, жители Баттерфлая организованно доставали все полезные и ценные вещи, складывая их на снег.
– Мистер Бэкфайр, лагерь заражен инфекцией. Отсюда ничего нельзя брать! – прокричала я не своим голосом. – Если кому-нибудь в кровь попадет плесень, то Баттерфлай будет обречен. Все эти вещи нужно сжечь.
Бэкфайр пристально посмотрел на меня, кивнул и отправился раздавать новые распоряжения.

Глава 11: Глубокое возмущение
"Ископаемое" (The Fossil)

Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: Whistle Brass.

Оригинал на google docs

Всё произошло слишком быстро: только что я была без ума от счастья, ведь меня окружали мои друзья и никто больше не хотел меня съесть или проткнуть деревянным копытом; теперь же гудящая винтокрылая машина уносила меня в неизвестном направлении – одну, запертую в клетке под присмотром двух вооруженных пегасов.
Сейчас я была безоружна и беззащитна. Старшая из конвоиров – подстреленная мной чернобровая пегаска с тёмно-вишнёвыми глазами – получала истинное удовольствие от того, что тыкала меня в бок коротким десантным автоматом, прикрепленным к её поясному ремню. Под его дулом мне пришлось раздеваться догола прямо во взлетающем конвертоплане, а затем глядеть на то, как все мои вещи небрежно выворачивают, вытряхивая в зелёный ящик ценности, а затем запихивают их своими грязными копытами внутрь того же ящика.
Коренастая кобыла с квадратным подбородком не оставила мне даже заколки для гривы, поэтому ветер, продувавший салон насквозь, мгновенно растрепал мою причёску, и теперь непослушные пряди лезли прямо в глаза. Оценив результаты своих трудов, пегаска гадко ухмыльнулась и продолжила досмотр тщательным прощупыванием моего хвоста на предмет наличия в нём инородных тел. Всё это время её коллега – жеребец персиковой масти – молча наблюдал за происходящим и напрягся лишь тогда, когда кобыла попыталась открутить мой ПипБак вместе с ногой. Обхватив устройство обоими копытами, она тянула его на себя до тех пор, пока я, с полными слёз глазами, не заорала на весь салон. От моего крика даже внешне невозмутимый полковник Эйсбрехер повернул голову в нашу сторону.
– Достаточно, Блэйз, – отчеканил он. – Вы снимете его на базе, при помощи подходящего инструмента.
“Интересно, это у него сочувствие такое или просто следование приказу доставить меня в целости и сохранности?”
Блэйз Фьюри, чьё полное имя было вышито над нагрудным карманом громоздкого чёрного бронежилета, закатила глаза и недовольно фыркнула, но всё же отпустила мою ногу. Однако её желание отыграться за покореженный шлем никуда не делось. Я почувствовала сильный тычок под рёбра и, потеряв равновесие, больно ушиблась локтем.
– Упс, турбулентность, – зло процедила кобыла, глядя на меня сверху вниз. На мгновение я даже пожалела, что тогда, в ущелье, моя пуля не смогла прошить ей голову насквозь.
Унизительный обыск был завершён, но легче мне от этого не стало. Видя то, как конвоиры запирают железный ящик с моими вещами на замок, я поняла, что до конца этой поездки осталась без тёплой одежды. Однако стоило мне взобраться на короткую откидную койку, обитую дерматином, и свернуться на ней калачиком, чтобы хоть как-то согреться, как со стороны безымянного напарника Блэйз прилетело серо-коричневое шерстяное одеяло необъятных размеров.
“Ну, хоть что-то” – поплотнее укутавшись в этот неожиданный подарок, я мгновенно уснула.

Из сна меня вырвал резкий толчок, от которого в пространстве между сердцем и желудком образовалась очень неприятная пустота. Затем, по холодному металлу, в который упирался мой затылок, пошла нарастающая вибрация. Я открыла глаза и уставилась в зелёную подсветку приборной панели, что виднелась в просвете между креслами пилотской кабины. Сейчас это был единственный мало-мальски яркий источник света во всём конвертоплане. Зелёные круги индикаторов прыгали перед глазами каждый раз, когда летательный аппарат трясло на очередном воздушном “ухабе”. Я точно знала, что где-то посередине приборной панели должен располагаться циферблат стрелочных часов, но с моего места его видно не было.
“Сколько же времени прошло с того момента, как я отрубилась?”
Сейчас я не могла найти ответа на этот вроде бы простой вопрос. Раньше мне и в голову не приходило, насколько сильно моя жизнь зависела от тех четырёх цифр, что непрерывно горели в правом верхнем углу ПипБака. Лишившись этого устройства, я совсем потерялась во времени и уже не могла сказать точно: лежала ли я в забытьи всего двадцать минут, или же целых полтора часа. В отличие от Джестер, мои внутренние биологические часы были развиты крайне слабо.
Так или иначе, физическая усталость никуда не делась. Всё тело ломило так, словно меня весь день пинали ногами, предварительно завернув в мешок из-под гнилой картошки; последнее угадывалось по запаху. “Интересно, добровольно сдавшимся пленникам полагается душ перед отправкой за решётку?”
А ещё у меня страшно затекла шея, но чтобы её размять, сперва мне нужно было хотя бы выпрямиться. Откинув одеяло в сторону, я слезла с койки и подошла к ближайшему иллюминатору. Удивительно, но мои провожатые никак не отреагировали на мои передвижения по салону. Видимо, после обыска стало ясно, что ожидать от меня сюрпризов им не придётся. Блэйз сидела на боковой лавке и с безразличным видом пялилась в потолок, а её напарник так и вовсе спал, прислонившись шлемом к клёпанной стенке. Не воспользоваться таким неожиданным послаблением было глупо.
Кабина, в которой сидели пилот и полковник Эйсбрехер, была отгорожена от салона решёткой. Я взобралась прямо на ящик с конфискованными вещами и, просунув нос между холодными прутьями, стала жадно изучать глазами многочисленные кнопки, индикаторы и рычаги.
В отличие от “Небесного бандита”, недалеко ушедшего от воздушных колесниц прошлого и от “Облачного разбойника”, принцип работы которого по-прежнему являлся для меня загадкой, здесь пилот сидел за массивным штурвалом и управлял конвертопланом при помощи передних и задних конечностей и, что важно, – без какой-либо помощи крыльев. По идее, с такой машиной мог бы справиться и единорог, и земнопони. Видимо, она и разрабатывалась, как универсальный армейский транспорт.
Время от времени лётчик щелкал переключателями и сообщал вслух какие-то технические детали, но полковник в ответ лишь молча кивал; за всё время, что я наблюдала за ним после своего пробуждения, Эйсбрехер не произнёс ни слова.
Через несколько минут мы влетели в пургу, и видимость в иллюминаторах сократилась почти до нуля, но я всё равно напряженно вглядывалась в снежное молоко прямо по курсу, силясь разглядеть цель нашего полёта.
– Приближаемся к критической высоте, – в очередной раз отчитался пилот. – Достижение потолка через три минуты.
– Хорошо, – полковник впервые подал голос. – Передавайте запрос на швартовку.
– Передаю, – несколько секунд я слышала, как пилот по рации обменивался с кем-то данными, затем он произнес:
– Дано разрешение на швартовку. Каденция начинает снижение.
– Отлично.
“Каденция? Снижение? Я думала, мы летим на какую-то базу”.
Любопытство взяло верх над страхом и усталостью, и я прилипла носом к ближайшему иллюминатору.
– Вы смотрите не туда, мисс Даск, – Эйсбрехер обратился ко мне, перекрикивая шум двигателя, и я дернулась от неожиданности. – Она по правому борту.
Я обернулась и ахнула: из снежной пурги нам навстречу двигалось гигантское чёрное облако, по бокам которого попеременно вспыхивали яркие молнии. Лишь пристально вглядевшись в тёмную массу излишне правильной формы, я поняла, что это не погодное явление, а воздушный корабль невероятных размеров! Мерцая аэронавигационными огнями, он медленно спускался сверху, со стороны Облачного Занавеса, и длинный луч его прожектора методично прощупывал окружающее пространство, пока не замер на нашем конвертоплане.
Мгновение… И стекло иллюминатора превратилось в белый диск, на поверхности которого проявились все пятна и царапины, полученные за время многочисленных вылетов. Мне пришлось зажмуриться от слепящего света. Когда же я проморгалась, чёрная громада успела оформиться в рифлёный баллон, к нижней части которого была подвешена вытянутая гондола с каплевидным расширением в районе капитанского мостика. “Каденция” оказалась дирижаблем.
Уткнувшись носом в холодное стекло, я наблюдала за тем, как исполинская махина лениво разворачивалась к нам своим правым бортом. Поначалу, своей формой она напоминала обычный мяч для хуффбола, но это впечатление оказалось обманчивым. За каких-то полторы минуты “Каденция” совершенно преобразилась – её длина увеличилась раза в три, а очертания заметно усложнились. Теперь, на фоне сигарообразного корпуса, я различала и полусферические колпаки пулемётных башен, и антенны связи, и трапециевидные детали хвостового оперения, а из самой верхней точки баллона выпирала надстройка открытой смотровой площадки, над которой реял прямоугольный флаг.
Выполнив разворот, дирижабль застыл на месте. Воздух задрожал от протяжного рёва палубной сирены, и по всему периметру гондолы зажглись мощные спарк-лампы. “Каденция” встречала долгожданных гостей яркой иллюминацией.
– Причал номер шесть подготовлен, – невыразительный протокольный голос пилота ну никак не вязался с тем чувством тревоги и восхищения, которое охватило меня при виде гигантского дирижабля. Теперь, когда конвертоплан огибал “Каденцию” по дуге, я видела её корпус практически в профиль. И хотя дирижабль стоял на месте, мне казалось, что именно он своей огромной массой наплывал на нас, а не наоборот.
Создавалось впечатление, что его оболочка так и будет увеличиваться до бесконечности. Истрёпанная непогодой и изрядно полинявшая, в некоторых местах она ещё сохранила свой розовый цвет, но в целом, ткань выглядела бесцветной, и даже огромное Кристальное сердце, некогда украшавшее центральную часть баллона, едва проступало сквозь грязно-серые потёки.
“Ведь в Пустошах нет места ярким краскам. Или есть?” – я вспомнила ярко-жёлтый вагончик Джестер, а потом и саму его хозяйку, пусть и монохромную, но с яркими зелёными глазами и не менее ярким характером. “Интересно, где она сейчас? Ищет ли меня?”
Но даже если серая пони вышла из игры, у меня не было причин думать о ней плохо, Джестер и так постоянно вытаскивала меня за шиворот из всяких передряг…
– Впечатляет, мисс Даск? – прервал мои невесёлые размышления полковник Эйсбрехер. Я не сразу поняла, что он имел в виду дирижабль. – Перед вами Корабль Её Величества “Каденция”. Некогда гордость Королевского Воздушного Флота. Можно сказать, живая легенда, – продолжил он. Похоже, полковник решил взять на себя роль радушного хозяина, и было бы очень невежливым оставить его старания без ответа. Кроме того, голосом ли, манерами, или же всем вместе взятым, Эйсбрехер располагал к себе.
"Что ж, посмотрим, чего тут стоит такая гостеприимность".
– И чем же она знаменита? – поинтересовалась я, не отрывая взгляда от многоярусной гондолы, на фоне которой туда-сюда сновали маленькие крылатые фигурки.
– Это один из тех немногих дирижаблей, что способны подниматься на высоту, недоступную для самолетов. В теории, он может нести бомбовую нагрузку, достаточную для того, чтобы уничтожить целый город. Впрочем, “Каденция” никогда не использовалась для бомбёжки – во времена правления Принцесс она была пассажирским лайнером, а затем, санитарным транспортом Министерства Мира. Ну а сейчас, сами понимаете, она верой и правдой служит Великому Анклаву Пегасов.
“Времена правления Принцесс?” – затаив дыхание, я смотрела, как оболочка старинного дирижабля надвигалась на нас, закрывая собой всё небо. Если подумать, внутри “Каденции” могло бы уместиться всё наше Стойло! Правда, без Библиотеки. Похоже, что эта громадина находилась в строю лишь благодаря слаженной работе обслуживающего персонала.
Прямо сейчас я видела, как команда техников в утеплённых спецовках копошилась возле одного из двигателей дирижабля. Обвешенные с ног до головы инструментом пегасы копались в его нутре и, время от времени, подавали друг другу знаки копытами. Впрочем, следы перманентного ремонта Корабля Её Величества наблюдались везде: я видела алюминиевые листы, грубо приклёпанные и приваренные к поверхности гондолы, а также многочисленные прямоугольные заплаты, покрывавшие оболочку “Каденции” в тех местах, где ткань прохудилась.
В отличие от прежних владельцев дирижабля, пегасы меньше всего заботились о его внешнем виде; прежде всего, их интересовала ударная мощь, и таковая обнаружилась в хвостовой части гондолы. Несколько винтокрылых аппаратов подобных нашему, уже были пришвартованы к специальным посадочным платформам, другие машины были надёжно закреплены тросами и предусмотрительно завёрнуты в брезент. Нас же ждал пустующий “причал номер шесть”, возле которого уже выстроилась целая процессия в знакомых зеркальных головных уборах.
“Всё-таки до чего же военная форма обезличивает” – подумала я, глядя на сонную Фьюри, тянувшуюся за точно таким же сферическим шлемом. Зуммер выдал противную трель, и под потолком зажглась изумрудно-зелёная лампочка; конвертоплан пришвартовался.
Шум работающих винтов перекрывал все остальные звуки. Персиковый пегас открыл решётчатую дверь в хвосте салона, откинул припорошенный снегом брезентовый тент и спрыгнул на причал, пригибаясь под потоком воздуха. В этот самый момент Блэйз Фьюри материализовалась за моей спиной. Холодное железо неприятно упёрлось в бок, и передние копыта как-то сами двинулись по направлению к выходу.
Причал оказался очень скользким, и мои передние ноги разъехались в разные стороны. Наверное, я так и упёрлась бы носом в железный настил, если бы не зубы Фьюри, крепко вцепившиеся мне в холку.
– Вштавай, – рыкнула она мне в ухо и с силой дёрнула вверх. Эйсбрехер уже успел выбраться из конвертоплана и стоял рядом с каким-то офицером в серой шинели и нелепого вида высокой фуражке. Сейчас полковник смотрел прямо на нас:
– Сержант Фьюри, вы должны вернуться на борт и составить полную опись вещей задержанной, – сказал Эйсбрехер, направляясь в нашу сторону.
– Так точно, господин полковник, – с заметной неохотой выдавила Блэйз и на прощание хлестнула меня своим длинным чёрным хвостом. – Ещё встретимся, дашитка, – прошипела она, забираясь обратно в конвертоплан, и я, впервые за долгое время вздохнула с облегчением.
“Дашитка… Что бы это могло значить? Статус? Ругательство?” – я поняла, что совершенно не разбираюсь в местных реалиях.
Полковник Эйсбрехер подозвал ко мне одного из солдат, и тот обвязал мои крылья широким пластиковым хомутом. Неужели пегасы думали, что в таком состоянии и на такой высоте я смогу от них сбежать? Впрочем, глядя на стволы лазерных винтовок, направленные в мою сторону, я решила, что мои конвоиры не исключали и такую возможность.
Поймав мой растерянный взгляд, полковник пояснил:
– Обычная процедура безопасности, мисс Даск. Смею заверить: как только вас доставят в камеру, фиксатор снимут. Идёмте, а то простудитесь.
Он был совершенно прав. Шерстяное одеяло осталось лежать на койке внутри конвертоплана, и я, обдуваемая всеми ветрами, смотрела прямо перед собой – на заиндевевшие прямоугольники окон гондолы, из которых лился тёплый жёлтый свет. Здесь было чертовски холодно!
Огибая посадочную площадку мы направились к хвостовой части гондолы: полковник шёл рядом со мной, а с трёх сторон нас окружали пегасы из конвоя – все как на подбор высокие и крепкие. Мне не нужно было даже оборачиваться – я точно знала, что эти немногословные ребята держат меня на мушке. И, всё-таки, само присутствие Эйсбрехера среди моих провожатых немного успокаивало.
– Что теперь со мной будет, полковник? – спросила я обречённым голосом.
– С вами… – Эйсбрехер задумался. – Знаете, мисс Даск, а ведь вы можете гордиться. Этот воздушный корабль вызвали сюда ради вас. Он же и доставит вас на военную базу “Эквестрия-8”, где вы поступите в распоряжение Эмеральд Грин.
– В распоряжение?! – вот теперь мне стало по-настоящему страшно. – П-полковник, я же обычная пони из Пустоши. Зачем я понадобилась вам? Зачем я понадобилась ей? Грин, она же… получила всё. Я же отдала ей тот конверт! Что вам ещё от меня нужно???
Полковник резко остановился и посмотрел мне прямо в глаза, да так, что накатившая было истерика мигом сошла на нет:
– В данный момент вы находитесь на корабле вооруженных сил Великого Анклава Пегасов. Это всё, что вам нужно знать сейчас… Прошу вас.
С этими словами Эйсбрехер приложил какую-то карточку к считывающему устройству на двери и сделал приглашающий жест копытом.
Мы оказались в странном помещении, освещённом одинокой красной лампой. Глядя на закрытую внутреннюю дверь и большой стрелочный циферблат на стене я догадалась, что это – герметичная шлюзовая камера. Судя по всему, она использовалась для выхода на открытую палубу в условиях пониженного атмосферного давления – то есть на той высоте, где самолётные двигатели глохли от недостатка кислорода, а пегасам приходилось надевать специальные кислородные маски. Однако сейчас стрелка прибора находилась практически на нуле.
Как только один из конвоиров задраил наружную дверь, тревожная лампа погасла, и в противоположном конце шлюза загорелась разрешающая табличка с надписью “давление в норме”. Cразу после этого открылась дверь, которая вела во внутренние помещения “Каденции”.
Мы вошли в светлый, просторный зал, который простирался от одного борта гондолы до другого, и в нос мгновенно ударил знакомый химический запах. Он исходил от серых прямоугольных ящиков, что высились в центре помещения и соединялись между собой проводами.
“Аккумуляторный отсек”, – догадалась я, прежде чем наш конвой свернул в боковой коридор.
Лабиринт технических помещений закончился высокой овальной дверью с надписью “гауптвахта”. Один из конвоиров отвернул запорный штурвал и встал на караул. Насколько я могла видеть с порога, все камеры на гауптвахте пустовали. Значит, моим врагам не удалось поймать ни Джестер, ни Свити Бот – это радовало; огорчало лишь то, что на всей громадной “Каденции” не нашлось ни одного провинившегося перед начальством солдата или матроса.
"Вот так, Додо. Никаких тебе задушевных разговоров и новостей из-за облаков – только холодное одиночество тюремной камеры на весь остаток поездки”.
Меня посадили в первую попавшуюся клетку, предварительно сняв с крыльев тугой пластиковый фиксатор – полковник сдержал слово; решетчатая дверь захлопнулась, и конвоир с лязгом запер замок на два оборота ключа. Когда мои стражи уже собирались покинуть гауптвахту, полковник Эйсбрехер вдруг наклонился к самой решётке:
– Мисс Даск, не откажите старику, составьте мне сегодня компанию. Я пришлю за вами.
Затем он отвесил короткий поклон, давая понять, что разговор окончен, и удалился вместе с вооруженной охраной.
Так я стала заключённой, и к этому новому статусу ещё только предстояло привыкнуть. Стоя спиной к решётке, я осматривала свои новые владения. Хотя, сказать по правде, здесь и смотреть было не на что: помимо железной кровати, накрепко привинченной к полу, да зарешеченного иллюминатора расположенного под самым потолком, я не нашла ничего более примечательного, чем длинное ругательство, старательно выцарапанное на железной стене кем-то из моих предшественников.
Наверное, в обычном состоянии я бы улыбнулась, увидев эти, в общем-то, остроумные строчки, но сейчас моя голова пухла, раскалывалась, шла кругом и на каждое резкое движение отзывалась ноющей болью. Впервые за всё время я чувствовала не только физическое истощение, но и принципиальное нежелание мозга обработать всю ту противоречивую информацию, что обрушилась на меня за вечер.
В голове роились бесконечные вопросы, на которые у меня не было и не могло быть ответов: “Где мои друзья? Что меня ждет? Как я вообще дошла до такой жизни? И… Почему в моей камере настолько холодно?!” – несмотря на то, что корпус гондолы сохранял свою герметичность, воздух в помещении был, прямо скажу, бодрящим. Создавалось впечатление, что трубы отопительной системы проложили в обход гауптвахты исключительно в воспитательных целях.
Мне нужно было успокоиться и собраться с мыслями. И, как ни странно, выстуженное помещение гауптвахты способствовало этому желанию; чтобы не превратиться в ледышку, я стала активно нарезать круги по камере и поняла, что это здорово помогает сосредоточиться.
“Полковник Эйсбрехер назначил мне встречу. А это значит, что во всей этой истории он преследует какие-то свои интересы. Сейчас моя задача предстать перед ним в лучшем свете: если пегасы посчитали меня опытным бойцом – а они посчитали, раз предпринимают в моём отношении такие меры безопасности – то я всеми силами буду поддерживать эту легенду, хотя бы для того, чтобы солдаты Грин больше не охотились за моими друзьями…”
Мысли вертелись по кругу, под стать моим собственным шагам. На очередном круге я заметила, что картина за иллюминатором заметно изменилась: “Каденция” вышла из пурги, и теперь поднималась к Облачному Занавесу, хорошо различимому с этой высоты.
Взобравшись на кровать, я встала на задние ноги и заглянула в иллюминатор. Клубящиеся облака непрестанно двигались, словно неведомая сила перемешивала их огромной ложкой. Они неслись друг на друга с умопомрачительной скоростью, сталкиваясь и растекаясь в стороны. Время от времени в толще облаков бесшумно вспыхивали яркие зарницы. Глядя на то, как приближался черный облачный потолок, я испытывала необъяснимую тревогу и беспокойство. Меня словно распирало изнутри предчувствие чего-то необратимого, ощущение надвигающейся стихии, способной поглотить и смять меня, как одну тех бесчисленных снежинок, что белели на фоне легендарного Облачного Занавеса, навсегда отгородившего Поверхность от солнца.
Лязг запорного штурвала оповестил меня о том, что в помещение кто-то вошёл. Я резко обернулась, ожидая увидеть полковника, но вместо него в дверном проёме стоял совершенно незнакомый пегас. Отперев камеру, он поставил передо мной небольшой тазик с горячей водой, и рядом с ним положил полотенце с куском мыла наверху. Затем, оглядев меня с ног до головы, пегас сообщил, что у меня на всё про всё – пятнадцать минут.
Оставшись наедине, я отложила мыло в сторону, и, развернув так называемое “полотенце”, поняла, что это и не полотенце вовсе, а арестантская роба.
Бежевый комбинезон с чёрной трафаретной надписью “6/11” на спине был начисто лишён каких-либо металлических деталей вроде молний и заклёпок. Отсутствовали на нём и ремешки, и длинные матерчатые верёвки, и даже карманы, которые давно отпороли за ненадобностью.
“Действительно, зачем пленникам карманы, если им не полагается даже собственной зубной щётки?”
Признаться, я не сразу сообразила, как этот комбинезон вообще может держаться на пони. Пришлось вертеть его и так и сяк, пока не выяснилось, что роль пуговиц выполняли узкие деревянные колобашки, рядком расположившиеся на месте бывшей молнии. М-да, несколько минут мучительной работы зубами и копытами мне было обеспечено. Я отложила комбинезон в сторону и стала приводить себя в порядок.
Тазик с тёплой водой, крошечный кусок мыла и несбыточная мечта о расчёске – вот и всё, что у меня было для того, чтобы вернуть своей внешности хоть какое-то подобие чистоты и аккуратности. В тёмном стекле ПипБака я видела смутные очертания какого-то взъерошенного существа, явно не имевшего ко мне никакого отношения, но, тем не менее, я не собиралась разочаровывать полковника Эйсбрехера и тёрла своё лицо до тех пор, пока вода в тазу не стала чёрной. Затем, за неимением полотенца, я вытерлась рукавом комбинезона и, проклиная всё на свете, стала одеваться.

* * *

Меня вновь вели по коридорам и палубам огромного дирижабля, но на этот раз я не заглядывалась на технические красоты, то и дело встречавшиеся на пути. Сейчас меня полностью занимала одна единственная вещь – давящий потолок из иссиня-черных облаков за бортом. Я видела его в каждом иллюминаторе и на множестве отражающих поверхностей вроде хромированных поручней и стёкол манометров. Даже яркие спарк-лампы, что горели в некоторых помещениях не спасали от ощущения надвигающейся катастрофы. Мне казалось, что ещё немного, и тёмная субстанция потечёт снаружи, обволакивая всё удушливым густым туманом, или достигнув поверхности Занавеса, оболочка “Каденции” лопнет, и вместе с гондолой мы все полетим прямо в Тартар…
Снаружи раздался низкий рёв сирены, сотрясший все сочленения воздушного корабля. Если бы не пластиковый хомут, в который я была вновь упакована, то инстинкты заставили бы меня лететь прочь, как можно дальше от этого ужасного места. Но я лишь зацепилась одной ногой за другую и шлёпнулась на пол. Пока конвоиры пытались привести меня в чувство, “Каденция” прекратила движение вперёд. Подобно гигантскому лифту, рассчитанному не на одну сотню пассажиров, она начала подниматься практически вертикально. И будучи одним из этих пассажиров, я сидела на полу и пялилась в одну точку – на овал коридорного иллюминатора, который темнел прямо на глазах. Вот, уже первые обрывки облаков поплыли мимо, и буквально через минуту иллюминатор заволокло туманом, да таким густым, что я вряд ли смогла бы разглядеть собственное копыто, сумей я высунуть его наружу.
Бесшумная зарница сверкнула где-то совсем недалеко, осветив коридор рассеянным белым светом, и я почувствовала резкий, неприятный запах, похожий на запах пыли или перегретых проводов. Так пахло озоном у нас в генераторной. Это самый озон время от времени накачивали в вентиляцию, ссылаясь на то, что он якобы полезен для здоровья. Не знаю, как других, а меня всегда донельзя раздражал этот запах, ведь он напоминал о палёной проводке – кошмаре для любого электрика.
За спиной раздался низкий рокочущий звук, услышав который я инстинктивно вжалась в ближайшего ко мне пегаса. Похожий в начале на треск рвущейся материи, он разрастался до тех пор, пока не превратился в раскатистый грохот, от которого завибрировали стены. Я в ужасе закрыла глаза, предпочитая не видеть, как гондола вокруг меня будет разваливаться на части, а когда открыла их вновь, ужасной чёрной завесы за стеклом уже не было. Толща облачного одеяла постепенно светлела, пока в какой-то момент не сменилась на чистое синее полотно, абсолютно ровное, без единого пятна или лишней складки. Кошмар остался позади, и из моей груди вырвался вздох облегчения. Наверное, так чувствовали себя матросы-подводники, всплывая из морских пучин на поверхность.
Наконец, конвоиры привели меня в чувство. После утомительного подъёма по узкой лестнице, я оказалась в носовой части гондолы – прямо на капитанском мостике “Каденции”, что балконом выступал из стены двухэтажного зала с огромными смотровыми окнами от пола до потолка.
Как ни странно, мостик пустовал. Покрутив головой в разные стороны, я не нашла ни капитана дирижабля, ни даже вахтенного матроса. Все пегасы расположились на первом этаже: одни сновали туда-сюда, торопливо переключая кнопки и рычаги на корабельном оборудовании, другие замерли на своих рабочих местах, прослушивая радиоэфир или уставившись в квадратные экранчики с непонятными графиками и диаграммами. Похоже, что управление дирижаблем велось именно оттуда, а площадка капитанского мостика давно не использовалась.
Тем не менее, именно эта часть помещения представляла для меня наибольший интерес, ведь мостик был тем немногим, что осталось от прежней “Каденции”. Если внизу располагались серые шкафы с бакелитовыми переключателями, многочисленные кнопочные панели, подсвеченные жёлтым светом спарк-ламп и совершенно утилитарный по своему внешнему виду пост радиолокации с круглым монитором слежения, то прямо перед собой я видела лакированный корабельный штурвал с латунными деталями, горловины начищенных до блеска переговорных труб и резной шкаф красного дерева, из которого вырастали рычаги машинного телеграфа. Неоправданная роскошь для грубых и рациональных военных, вы не находите?
Я словно оказалась в музее, посвящённом истории Королевского Воздушного Флота. Для полноты картины не хватало лишь таблички с надписью “копытами не трогать”, повешенной прямо на штурвал, а рядом – сердитой пожилой пони, которая бы следила за неукоснительным выполнением этого предписания. Каково же было моё удивление, когда музейный экспонат ожил: прямо на моих глазах крайние рычаги машинного телеграфа со звоном переместились на позицию “полный ход”, а старинный штурвал повернулся вправо; вспыхнула огромная вакуумная лампа, озарившая всё убранство мостика холодным зелёным светом.
“Брр…”
В своём Стойле я привыкла к автоматизированной технике, но само зрелище штурвала, который без всякой помощи рулевого вращался туда-сюда, навевало жуть, воскрешая в памяти истории о загадочных кораблях-призраках. И, если подумать, дирижабль, который был заложен ещё во времена правления Принцесс, вполне годился для такой роли…
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я перевела взгляд на огромное смотровое окно и, наконец, поняла, почему конвоирам было приказано доставить меня именно сюда – на старый капитанский мостик.
То, что я видела через наклонные стеклянные панели, захватывало дух.
Медленно и величественно “Каденция” проплывала мимо высоких башен, чьи очертания терялись в серой дымке. Изящные ажурные конструкции внешне ничем не отличались друг от друга; вырастая прямо из облаков, они создавали ощущение бесконечного колонного зала, под самым потолком которого, словно рубины вспыхивали и гасли красные огни.
“Неужели, я вижу дома пегасов?” – окутанные янтарным сиянием башни в полной мере напоминали ту утопическую архитектуру, которую описывали довоенные фантасты, наперебой предлагавшие своим читателям различные варианты счастливого будущего для всех пони. Получалось, что выбрав изоляцию от Поверхности, граждане Анклава шагнули в это желанное будущее. Или нет?
– Завораживает? – я дёрнулась от неожиданности. Сзади стоял полковник Эйсбрехер, и алые всполохи отражались на его лице; моего конвоя рядом уже не было.
Полковник был при параде. В выглаженной тёмно-синей авиационной форме с белым воротником он вовсе не выглядел тем брутальным воякой, каким я его увидела в первый раз. Сейчас передо мной стоял настоящий офицер, с армейской выправкой и безупречными манерами. Я поймала себя на том, что неприлично долго разглядываю своего визави, и отвела взгляд обратно к смотровым окнам.
– Пойдёмте, подышим свежим воздухом. Только оденьтесь, там холодно, – с этими словами полковник протянул мне тяжёлую шерстяную шинель, отороченную пушистым мехом какого-то полосатого животного, в которой я утонула, словно в одеяле. Судя по знакам различия, шинель принадлежала самому полковнику.
Эйсбрехер провёл меня к лифту, доступ к которому осуществлялся только с капитанского мостика, и перевёл рычаг на позицию “1”. Кабина тронулась вверх – лифт шёл в специальной шахте, которая пронизывала дирижабль насквозь. Насколько мне было известно, за герметичными стенами шахты находились воздушные баллонеты, предназначенные для регулировки высоты полёта дирижабля и кубометры летучего газа, вероятно, очень горючего. От такого опасного соседства сразу стало неуютно.
Двери лифта распахнулись, и мы с полковником оказались на той самой обзорной площадке, которую я видела ещё из окон конвертоплана. Ну точно, прямо над нами, на высокой мачте развевался серо-золотой прямоугольный флаг с анклавовской символикой: большая буква “E”, круг из звёзд, крылья и какая-то витиеватая надпись на староэквестрийском языке.
– Magna Pegasus Еnclave, – подсказал полковник, увидев мою заинтересованность.
“А, всего-то”, – я надеялась услышать какой-нибудь древний девиз, или мудрое изречение.
– Как ваше самочувствие, голова не болит? – вдруг поинтересовался полковник.
– Кружится… Немного. И дышать тяжело.
Действительно, во время подъёма на лифте я почувствовала себя неважно.
– У вас кислородное голодание, мисс Даск. Полагаю, вы впервые оказались на такой большой высоте?
Я кивнула.
– Это скоро пройдёт, – уверил меня Эйсбрехер. – Насколько я знаю, пегасы не подвержены хронической форме высотной болезни. Просто дышите глубже.

* * *

Где-то в двух метрах от меня, в нижней части двери отворилось окошко, через которое, насколько я могла судить своим заспанным взглядом, подали мой ужин. Ну, верно. Обед, доставленный тем же способом ранее, уже покрылся неприятной густой плёнкой, а вот овсяная каша с кусками нарезанной моркови была ещё тёплой. Похоже, я проспала намного дольше, чем собиралась. Вот уж не думала, что меня так подкосит: в незнакомом помещении, да ещё и в одежде.
То, что за мной до сих пор не пришли, было очень большой удачей – я потеряла больше времени, чем собиралась. С другой стороны, если сейчас на улице был вечер, это должно было сделать мой побег немного проще. Ведь я совершенно не собиралась злоупотреблять гостеприимством полковника. Судя по подсказкам, которые он мне дал, полковник был прекрасно осведомлён о способах побега из местной душегубки. Может, он даже подготовил мне путь к спасению? Ну да, не хватало лишь красной ковровой дорожки.
Стряхивая сон, я принялась энергично уплетать тюремную еду, ведь для успешного побега мне были нужны силы. Я даже положила сверху то немногое, что осталось от капусты, наверное лишь по ошибке попавшей в мой суп. Немного солёной воды из той же миски – и пресная каша стала вполне съедобной.
Прикончив ужин, я выудила из гривы заветную заколку и осмотрела её: чёрная с синим отливом полоска металла, согнутая пополам – довольно тонкая и на вид хрупкая. “Хм, если её разогнуть, мне будет удобнее ковыряться в замке, но тогда заколка может попросту сломаться”. Я не могла так рисковать.
Взяв заколку в зубы, я попыталась просунуть её в замочную скважину.
“Проклятье, и кто только придумал делать замочные скважины вертикальными?!” – изогнутая под прямым углом шея моментально заныла, но это было лишь началом мучений: не успела заколка погрузиться в замок до конца, как я упёрлась в холодную железную дверь носом.
“Ничего, Додо, ничего. Жить захочешь – не так раскорячишься. Хорошо, что Джестер меня сейчас не видит”.
Если я правильно представляла себе устройство цилиндрового замка, то в его механизме были спрятаны подпружиненные штифты, в количестве четырёх и более штук, и подвижная цилиндрическая личинка. Суть этого метода взлома заключалась в использовании люфтов конструкции замка. Если аккуратно поджимать штифты один за другим, можно было добиться положения, в котором личинка свободно провернётся в замке. В теории это звучало красиво и понятно, на практике же, вылилось в сущий ад. Нащупать штифты концом заколки не составило труда. Я даже чувствовала, как они двигаются и слышала лёгкие щелчки, но вот личинка упорно не хотела сдвигаться с места.
“Интересно, а сам полковник пробовал взламывать такие замки, или же он почерпнул этот извращённый способ из какого-нибудь бульварного чтива?”
Я пробовала поджимать штифты по очереди, напоминая себе, что нажать слишком сильно – так же вредно, как и нажать недостаточно слабо. Внутренне я молилась, чтобы производитель замка не предусмотрел каких-нибудь садистских средств против отмычек вроде штифтов со шляпками, которые цепляются за личинку при её повороте.
Два раза я бросала это дело. Разминая мгновенно затекающую шею, со слезами злости я вновь подходила к замку и вновь пыталась победить его, но впустую: механика не хотела сдаваться так просто. И только на третий раз, когда я уже была готова начать действовать заколкой грубо, на манер расчёски, личинка чуть-чуть подвинулась. Но этого чуть-чуть было достаточно, чтобы я сию же секунду забыла и про шею, и про злость и полностью превратилась во внимание. Главное было – не упустить личинку, не дать ей вернуться обратно!
Бережно, практически не дыша я двигала заколку вперед и назад, постоянно сохраняя небольшой вращательный момент. Каждый новый штифт выбирал какую-то долю градуса, но я знала, что уже нахожусь на верном пути. И пусть мой нос больно упёрся в холодное железо, меня уже ничто не могло остановить.
Последний оставшийся в замке штифт легонько щёлкнул, и личинка мягко провернулась в замке, как при использовании обычного ключа! Это была победа. Но будь я трижды проклята, если еще хоть раз прибегну к этому издевательскому способу! Тонкая работа мелкими предметами – удел единорогов – и точка!
В очередной раз разминая свою многострадальную шею, я выглянула в длинный, плохо освещённый коридор и увидела, что он пуст. Видимо, дневальному полагалось дежурить за дверью карцера. Не удивлюсь, если это тоже была инициатива моего благодетеля.
“Полковник говорил про предохранители, а значит, где-то неподалёку должна быть распределительная коробка. Ага, вот и она, в конце коридора, такая маленькая и неприметная, покрашенная одним цветом со стенами. И, разумеется, висит под самым потолком. Конечно, какая разница, где размещать распределительный щиток, если на базе работают лишь пегасы и единороги?“
Зависнув перед щитком, я распахнула его дверцу и невольно поморщилась: допотопные предохранители в виде стеклянной колбы с протянутой внутри неё медной нитью лежали в насквозь проржавевших ложементах и были присыпаны щедрым слоем ржавой трухи, побелки и обычной пыли. Контакты самих предохранителей также проржавели и покрылись мерзкого вида окисью, от одного вида которой мне тут же стало вязко на языке.
“Мда-а-а, ребята, так ведь и сгореть недолго”.
Эти предохранители не надо было даже замыкать; достаточно было до них неаккуратно дотронуться. Вот только я не испытывала ни малейшего желания голыми копытами лезть в убитый временем щиток, а подцепить предохранители было нечем – с собой у меня была лишь заколка, которая являлась отличным проводником. Так что как бы мне ни хотелось списать замыкание в щитке на естественное старение, пришлось действовать грубо. Конечно, алюминиевая миска, на дне которой плескались остатки обеда, была не самым лучшим вариантом, но мне выбирать не приходилось. В конце концов, так называемый “суп” больше чем наполовину состоял из воды и, к тому же, был изрядно пересолен, что лишь повышало его электропроводность.

ХЛОП!
“Ну и запах”. Внутренности электрощитка шипели, источая аромат подгоревшей капусты, а ранее наполнявший помещение гул вентилятора смолк. Вот и всё, что я ощущала, оказавшись в темноте. На моё счастье, под потолком загорелся красный аварийный фонарь, и его света как раз хватило для того чтобы без последствий опуститься на пол.
Я кинулась к двери, оборудованной пресловутым электромагнитным замком, и аккуратно толкнула её копытом. Дверь не поддалась! И было уже неважно – просчёт ли это со стороны полковника, или же просто неудачное стечение обстоятельств; я всё ещё оставалась взаперти и, как назло, за внешней дверью карцера было абсолютно тихо.
“Если бы только замок разблокировался…” Но эта часть плана с треском провалилась, и теперь мне оставалось только одно – импровизировать. А это, как выяснилось, не было моей сильной стороной.
М-да, всё, что у меня сейчас с собой было – это маркий комбинезон заключённого, который хотя бы спасал от холода, и алюминиевая миска из-под тюремной баланды. С помощью последней я могла поднять шум и привлечь внимание охранника – в приключенческих романах это всегда срабатывало – но одно дело – книги, а другое – реальность. Мысленно прикинув свои шансы справиться с опытным солдатом, я решила пойти другим путём – в буквальном смысле этого слова.

* * *

Квадратный раструб был настолько широким, что при особом желании в него можно было беспрепятственно протолкнуть целую корову. Вися на лопасти вентилятора я вглядывалась в темноту и пыталась понять – куда именно в этой темноте двигаться.
Сейчас мне надо было подняться до ближайшей горизонтальной поверхности до того, как вентилятор включится обратно. Одной Селестии известно, сколько тут резервных систем. К тому же, я не успела обратить внимание, вдувал ли вентилятор воздух, или выдувал. Обидно будет, если включившийся вентилятор выкинет меня обратно в коридор, изрядно пожевав в процессе.
За состоянием своей инфраструктуры эти ребята явно никогда не следили и, возможно, даже не представляли, как это делается. Если оцинкованные трубы вентиляции Стойла были всегда хорошо освещены, поддерживались в порядке и относительной чистоте, то по местным коммуникациям приходилось пробираться мало того что в непроглядной темноте, так ещё и постоянно пачкаясь в ржавчине и в чём угодно еще.
Выставив передние ноги перед собой, я осторожно поднималась вверх, стараясь ничем не удариться, и попутно убеждала себя, что вокруг меня на самом деле просто труба. Не получающее информации зрение принялось рисовать радужные круги перед глазами, но на этот раз хотя бы мозг не пытался создавать вокруг меня несуществующую Страну Чудес; в какой-то мере темнота помогала сохранять самообладание. Изо всех сил стараясь ползти как можно тише, я вздрагивала от любого звука, который многократно резонировал внутри короба и всякий раз в красках представляла себе, как моё тонкое жестяное убежище прошивают ряды пуль, а потом часть вентиляции разбирают и спускают на тельфере, чтобы извлечь оттуда моё бездыханное тело… Но то ли я вела себя достаточно осторожно, то ли судьба была ко мне благосклонна: пока что никто не пытался меня расстрелять, выкурить или выковырять, и я продолжала свой путь.
Впрочем, ползти по темноте мне пришлось недолго. В конце концов, вентиляция должна снабжать помещения воздухом. И вскоре я увидела первое отверстие, из которого в жестяной короб поступал яркий свет. Сквозь решетку вентиляции мне открылась удивительной красоты картина: ослепительно чистая лаборатория с белыми кафельными стенами, залитая ярким светом; по всей длине лаборатории в несколько рядов стояли блестящие столы из нержавеющей стали, заставленные блестящими пробирками, колбами, горелками, и всевозможной лабораторной посудой. Свет играл на всех этих поверхностях, бликуя и сверкая, от чего создавалось впечатление, как будто я заглянула в шкатулку, полную дорогих безделушек. Впечатление усиливалось наличием всевозможной техники и электроники, которая светилась или мигала всеми цветами радуги, и эти мириады огоньков так же отражались от металла и стекла, играя на полированных поверхностях.
Между столами прохаживались или работали пони в халатах, накрахмаленных белее снега. Разумеется, им не было до меня никакого дела, и казалось, что я смотрю на них из своей вентиляции, словно с того света; ну, или из окна проезжающего в ночи поезда, если хотите. Они были там, а я – здесь, и никто из них не знал, что я тут, рядом, смотрю на их сверкающий мир из узкой вентиляционной трубы. В какой-то момент мне страшно захотелось выбить копытами решётку, и вывалиться в этот чистый яркий свет. Впрочем, вряд ли бы из этого вышло что-нибудь хорошее. Поэтому, стряхнув наваждение, я просто поползла дальше.
Каждый раз, проползая мимо такой решетки, я видела эти сияющие комнаты. Судя по всему, подо мной раскинулась не кустарная полевая лаборатория, а хорошо подготовленный и оборудованный исследовательский центр. Похоже, полковник всё же лукавил, когда говорил о нехватке ресурсов. Впрочем, он явно мыслил другими категориями, а мне оставалось только восхищаться тем, что я видела. В одном полковник был прав: “Наследие” вовсе не походило на кучку археологов в пробковых шлемах. Я представила себе, во что бы превратилась эта научная база, попади сюда та жуткая плесень из лесного лагеря и поёжилась.
Говорят, что если поставить себя на место своего врага, то можно предугадать его действия. Чтобы хоть немного отвлечься от монотонного перебирания копытами и вытирания пыли собственным комбинезоном, я пыталась представить себе, что бы сделала я сама, будь у меня задача выкурить преступника из вентиляции. Ядовитый газ отпадал сразу, стрельба по потолку выглядела довольно неудобной и затратной мерой; ещё можно было бросить на вентиляцию электрический провод, но поскольку я прикасалась только к одному контакту, мне ничего не угрожало. А вот идея пустить по следу маленьких, но юрких охотников мне совсем не понравилась, потому что была более чем вероятной. Вентиляция была слишком узкой, чтобы в ней можно было активно отбиваться. Да что там, я даже развернуться в ней не могла. Поэтому мысль об отряде механических жуков-убийц прочно засела у меня в голове – я почти физически ощутила, как два десятка крохотных лапок с дисковыми пилами вцепились мне в хвост.
Это становилось невыносимым! Никогда раньше я не жаловалась на приступы клаустрофобии, да и темнота всегда была для меня родной стихией… Тем не менее, сейчас мне больше всего на свете хотелось, чтобы этот треклятый жестяной туннель закончился. И, похоже, мироздание восприняло мою просьбу буквально: путь вперед преградил вентилятор, который лениво вращался в решетчатой коробке. Делать нечего, пришлось отползти пару метров назад и заглянуть в ближайшую решетку.
Выбранная комната встретила меня полнейшей темнотой. К сожалению, у меня не было ни камешка, ни даже монетки, чтобы бросить их вниз, поэтому пришлось обойтись весьма неэстетичным плевком. На войне, как на войне, чего уж тут. По крайней мере, теперь я знала, что не вывалюсь в какой-нибудь бездонный колодец.
Свесив задние ноги в темноту, я попыталась повиснуть на краю короба, но несмотря на все усилия, сорвалась. Впрочем, навыки стойл-тековского электрика не подвели: раскрыв крылья я более-менее мягко спланировала вниз. Теперь мне нужно было найти…
Сухо щёлкнул датчик движения. После черноты вентиляционного короба свет слабеньких спарк-лампочек показался нестерпимо ярким, и я зажмурилась.
Когда я вновь открыла глаза, передо мной предстал весьма экзотический интерьер комнаты, больше всего напоминавший иллюстрации из научно-фантастических книжек эпохи Эквестрийской Космической Программы. Все четыре стены и даже потолок были усеяны угрожающего вида гранеными шипами синего цвета; такие же шипы торчали и снизу, под решеткой, служившей в этой комнате полом. В этом помещении просто не было ни единой горизонтальной или вертикальной поверхности. Честно говоря, мне стало откровенно страшно: я моментально представила себе, как шипастые стены начинают сжиматься и превращают меня в весьма неприятного вида кровавое решето.
Сверху раздался громкий щелчок, и я невольно вскрикнула от испуга. Оказалось, что вентиляционная дыра, через которую я попала в это место автоматически закрылась панелью с такими же шипами, и открыть её теперь не было никакой возможности. Но, пожалуй, еще более пугающей была абсолютная тишина. Похоже, шипастые стены поглощали любой звук, и когда я ради интереса щелкнула языком, то не услышала никакого эха, а ведь комната была довольно большой! В ушах быстро появился неприятный звон, а самым громким звуком был звук моего дыхания. Вот уж никогда бы не подумала, что я так громко дышу!
Двери в комнате не было. Я сидела посреди кубической коробки, утыканной длинными шипами и освещенной четырьмя обычными лампочками, без единого звука вокруг. Даже вентиляция больше не шумела. Эта тишина давила на мозг и мешала сосредоточиться.
“Но, как бы то ни было, не вечно же мне здесь сидеть; если комнату построили, то для чего-то она нужна, а значит ей пользуются. А раз ей пользуются, то сюда можно войти и выйти: не по вентиляции же сюда ползают, в самом деле. А раз отсюда можно выйти, то должна быть и дверь…”
Стараясь не обращать внимания на предательский звон в ушах, я принялась обследовать стены, изо всех сил стараясь отыскать любой намёк на дверь между этих торчащих шипов. Как оказалось, шипы были сделаны из какого-то материала, напоминавшего пенопласт, только более твёрдого и покрытого отвратительной синей краской, от одного вида которой я ощущала омерзительный кислый привкус. Надо заметить, что без вентиляции в комнате стало жарко и душно – это очень раздражало и снижало внимательность, поэтому иногда приходилось осматривать одно и то же место несколько раз.
Внезапно гнетущую тишину прорезал звук резонирующего микрофона. Я резко дёрнула головой и стукнулась об один из выпиравших зубцов отделки, к счастью, довольно мягкий. По громкой связи зазвучал голос кобылки:
– Эй, Спарки, в безэховой камере что-то случилось. Температура воздуха поднялась аж на 15 градусов выше нормы. Этак там вся краска может облезть.
“Богини, до чего же у неё приторный голос, аж зубы сводит”.
Последовала недолгая пауза.
– Спарки, ну сходи, а? – повторила кобылка. Теперь в её голосе слышались наигранные капризные нотки.
Несложно было догадаться, чем мне грозила эта внеплановая проверка дурацкой синей комнаты. Нервно пританцовывая на металлической сетке, я озиралась по сторонам в поисках укрытия, пока не поняла, что спрятаться здесь негде! Более того, я даже не знала, в какой из четырёх шипастых стен расположена входная дверь.
“Во всяком случае, вряд ли вход поместили в углу комнаты”. Делать нечего, я забилась в узкую наклонную щель между длинными синими зубьями и сетчатым полом и стала ждать Спарки. Зубастая панель в двух шагах от меня вдавилась в стену и с шипением поднялась вверх. В поле зрения показались мохнатые светло-коричневые копыта и белоснежные полы лабораторного халата. Затем Спарки резко развернулся на месте, так что его светло-жёлтый хвост хлестнул меня по лицу; я ощутила слабый удар током и ещё сильнее вжалась в стены своего укрытия. Теперь жеребец стоял ко мне почти боком и ощупывал копытом синие зубья стенки. Продолжалось это довольно долго, так что я уже почти решилась выбраться наружу и проскользнуть в открытый дверной проём. Но, в отличие от Джестер, сделать это бесшумно я бы не смогла даже если бы очень постаралась.
Наконец, под копытом Спарки раздался щелчок, и один из зубьев поднялся вверх, открыв доступ к небольшому пульту управления.
– Вот так, – пробормотал единорог и телекинезом передвинул какой-то рычажок. Потолочная панель сдвинулась вбок, впустив в помещение долгожданную порцию прохладного воздуха. Удовлетворившись результатом, Спарки задвинул синий зуб на место, достал ключ-карту и шагнул в дверной проём. Из коридора раздался писк валидатора, за ним – шипение пневмопривода; ещё до того как я успела вынырнуть из своего укрытия, треклятая зубастая панель вернулась на своё место. А ещё автоматика погасила свет. Хорошо, что я уже научилась падать. Ну, почти.
Я сидела на крупе, потирая ушибленную ногу, когда датчик движения отреагировал на моё присутствие и вновь зажёг лампы под потолком. Всё-таки до чего же хорошо, что в этой странной комнате не было камер слежения или сигнализации. Правда в любой момент та сладкоголосая кобылка могла приступить к какому-нибудь акустическому эксперименту, и уж тогда звуковая помеха, размером с небольшую пони точно не осталась бы незамеченной.
Теперь мои мысли сосредоточились на поиске пульта управления. В отличие от Спарки, я впустую прощупала несколько рядов синих зубьев, прежде чем добралась до нужного. “Так, посмотрим…” На пульте было четыре небольших тумблера и цифровой термометр, который показывал ровно 24 градуса. На всякий случай, я запомнила эту цифру и стала по очереди перещёлкивать рычажки. За настенными панелями оказались какие-то хитроумные устройства, напоминавшие лучевое оружие из довоенных фантастических романов, а вот в полу, под навесной железной решёткой обнаружился люк, который вёл в систему вентиляции. Из квадратного проёма сразу ощутимо потянуло холодом, и температура в помещении стала стремительно падать.
– Спаааааркииии! – теперь игры кончились: это уже был крик недовольной начальницы, мечтавшей устроить разнос своему нерадивому подчинённому. Но мне было как-то не до их запутанных отношений, поэтому осторожно водрузив секцию решётки на её законное место, я просунула голову в вентиляционный короб, и поползла навстречу потокам холодного воздуха.

* * *

“Нет, правда что ли?”
Сделав очередное колено, пыльный жестяной короб закончился решёткой, сквозь которую виднелись уже знакомые серо-зелёные стены технического этажа и та самая злополучная дверь с упрямым электромагнитным замком. Дверь находилась в конце коридора, а вот прямо подо мной, за конторским столиком дремал пегас-тюремщик. Его голова была запрокинута назад, и в свете небольшой настольной лампы я видела открытый участок шеи – самую уязвимую часть тела этого закованного в броню солдата.
Любой профессиональный наёмник непременно бы воспользовался такой выгодной позицией, и мирный сон на рабочем месте стоил бы пегасу жизни. Но даже если бы я не испытывала отвращения к самой идее убийства спящего врага, то всё равно не справилась с ним ни при каких условиях.
“Проклятье!” – я почувствовала себя птицей, запертой в клетке. Возвращаться в комнату с шипами не имело смысла – замок открывался только с помощью ключ-карты, а единственный путь к свободе преграждал спящий охранник. Я сидела в узкой шахте и глядела на круглый циферблат часов, что висели аккурат над столом. Их секундная стрелка неумолимо отсчитывала оставшееся у меня в запасе время. О, да, я физически ощущала, как драгоценные минуты утекали прямо сквозь копыта. Но, с другой стороны, кто обещал, что всё будет легко?
Фиксаторы вентиляционной решётки издали едва слышный скрип, от которого у меня внутри всё похолодело, но на бравого парня, что храпел внизу, этот звук не произвёл никакого впечатления. Высунув голову из шахты, я несколько раз прикинула возможную траекторию полёта и прыгнула вниз. Крылья раскрылись сразу, но моё падение замедлилось лишь в полуметре от письменного стола. Зашелестели страницы раскрытого журнала, и отдельные листы документов разлетелись в разные стороны; краем крыла я чуть не опрокинула телефон внутренней связи. Охранник резко всхрапнул, и его голова наклонилась вбок; к тому моменту я уже висела над коробом вентиляции и опускала решётку на её законное место.
И тут случилось страшное: подо мной задребезжал звонок телефона!
“Сейчас пегас потянется к трубке и увидит меня у себя над головой!!!”
Прямо с места, я пулей рванула к ближайшей технологической нише и вжалась спиной во что-то мягкое и тёплое.
“Наверное, трубы отопления в обмотке из стекловаты. Ох, будет у меня спина чесаться еще неделю”.
Телефонная трубка со звоном опустилась на рычаг, и в коридоре послышались шаги.
“Не успела! Охранник заметил меня”, – словно в подтверждение моих мыслей, полумрак коридора рассеял луч фонарика.
Медлить было нельзя.
Я уже было занесла копыто над головой, чтобы вдарить пегасу ПипБаком прямо по темечку, но не тут-то было.
– Тихо ты, дурында! – чьё-то копыто зажало мне рот, а для верности – еще и нос, лишив меня возможности дышать. – Или ты хочешь, чтобы тебя встречали с оркестром и барабанами?
“Джестер?.. ДЖЕСТЕР ЗДЕСЬ???” Да у неё в роду явно был сам змей Раздора, или провалиться мне сквозь землю, если я понимала, как она сюда пролезла!
Впрочем, радость встречи мне омрачала невозможность сделать вдох. Мои судорожные дёрганья и рывки наконец-то заставили серую пони разжать копыта. Не в силах сдержать радости, я бросилась ей на шею; бедная Джестер была вынуждена колотить меня по спине, чтобы я хоть немного ослабила хватку. Если бы не низкий жестяной потолок, из-за которого приходилось держать шею почти параллельно полу, я бы уже давно плясала от радости.
Охранник дошёл до конца коридора; послышался скрежет открываемой двери, затем наступила тишина.
– Джестер! Что ты….
– Тихо, жеребёнок, тихо. Нам не нужно лишнее внимание. Лучше скажи, что ты здесь делаешь? Или у вас тут нормально, что пленники гуляют по коридорам?
– Ты не поверишь! На самом деле, это долгая история! Короче, слушай! В общем, Эйсбрехер – ну, это местный полковник – короче, он на нашей стороне. И, типа, он хочет, чтобы мы устроили тут заварушку, потому что, в общем, Эмеральд Грин ему не нравится и он дал мне заколку и рассказал, что тут, короче, типа два гарнизона – его и не его; ну, в смысле, его и Грин, и типа они друг друга недолюбливают…
– Додо.
– А?

Я чувствовала себя машиной. Могучей, сильной машиной, готовой прямо сейчас оторваться от земли и зарыться носом в густые облака. Но сперва нужно было вырваться на волю, что с моими нынешними габаритами оказалось весьма проблематичным. Когда я огибала кучи металлолома, загромождавшие путь, мои крылья так и норовили коснуться наклонных стен ангара, а хвост и шасси – зацепиться за оборванные провода.
К счастью, мне было видно практически всё, что происходило в разрушающемся ангаре. Бортовой компьютер накладывал на картинку с панорамных бортовых камер информацию о состоянии самолета и окружающем пространстве. Кажется, такая система называлась “дополненной реальностью”.
Я услышала, как в хвосте самолёта сервоприводной механизм менял отстрелянные ленты на спаренных пулемётах Джестер. Анклавовские солдаты, воспользовавшись этим моментом, перегруппировались и теперь пробовали заблокировать ворота ангара. Упорству этих ребят можно было только позавидовать. Дальний угол здания опасно прогнулся под весом верхних этажей, и в любой момент пирамида локационной станции могла сложиться, словно карточный домик, но все эти пони готовы были положить свои жизни, лишь бы не дать мне взлететь. Ну, или почти все.
Я видела Блэйз Фьюри, ползшую по направлению к аварийному выходу. Повязка на её голове размоталась и грязно-серой лентой тянулась вслед за своей обладательницей. Потерявшая всю свою спесь пегаска сейчас выглядела откровенно жалко. Это впечатление усиливала погнутая магнитная винтовка с разбитым окуляром, которую с упорством, достойным лучшего применения, контуженная кобыла тащила за собой.
Двигатели набирали обороты, и я чувствовала приятную вибрацию, пронизывающую всё моё тело. Ещё немного, и я доберусь до ворот ангара, возле которых сосредоточились основные силы противника. Уже распрощавшись с идеей вернуть меня в целости и сохранности, они выстроились в ряд и полосовали мои бока красными лучами лазера. Один из бойцов, намертво прицепился к моей обшивке и пытался выломать среднюю дверь, ещё двое облепили нос, стараясь проникнуть прямо в кабину. То и дело, в опасной близости от стоек шасси раздавались удары металлических болванок, которые с уцелевшего балкона техобслуживания посылал неугомонный снайпер.
А ещё я потихоньку привыкала к тому, что бортовой компьютер, как бы он ни был устроен, реагировал исключительно на голосовые команды.
– Компьютер, произвести инвентаризацию боезапаса.
– Спаренный хвостовой пулемёт калибра 40 мм – 279 обычных патронов, 150 зажигательных. Бортовые многоствольные пулемёты калибра 20 мм – 800 патронов. Бортовое артиллерийское орудие калибра 105 мм – 50 снарядов. Бомбовое вооружение – не обнаружено.
Сейчас я была настоящей летающей крепостью.
“Пожалуйста, не убивайте слишком много пегасов”. Даже без этой фразы полковника у меня не было ни малейшего желания кого-либо убивать или калечить. Впрочем, одного только вида раскручивающихся стволов 20-миллиметровых пулеметов было достаточно, для того чтобы заставить даже самых отчаянных бойцов броситься наутёк в поисках укрытия.
Косая очередь буквально срезала нижнюю половину гофрированных ворот ангара, и, попутно приложив зазевавшихся наездников об их верхнюю часть, я устремилась на свободу. Наиболее цепкий пегас смог таки сломать замок бортовой двери и даже забрался в салон.
– Билет, пожалуйста! – послышалось у меня в рации, и затем раздалась какая-то возня. Вдруг бортовая дверь распахнулась, и из неё, спиной вперед, вылетел незадачливый боец. Бедняга.
– У него не было билета! – крикнула Джестер мне в рацию и с силой захлопнула дверь. Видя, как солдат кувыркается по асфальту, я поняла, что наконец-то оказалась снаружи.
Короткая рулёжная дорожка вывела меня на взлётно-посадочную полосу, и жёлтые огни замелькали с обеих сторон. Сильный встречный ветер прижимал меня к земле, но мощности двигателей уже хватало для того, чтобы идти на разгон.
Прямо по курсу ярко-жёлтым диском висела полная луна. На тёмно-синем безоблачном небе, усеянном звёздами она была самым ярким пятном и распространяла вокруг себя равномерное сияние. Справа от меня горой возвышалась пришвартованная “Каденция”. Её выцветшее Кристальное Сердце в отблесках пламени выглядело почти багровым. Впереди земля резко обрывалась, и дальше простиралась бескрайняя гладь Облачного Занавеса.
А вот картина за моей спиной была отнюдь не такой безмятежной.
Когда-то я читала историю, в которой Дэрин Ду ещё не успела вылечить своё больное крыло, и поэтому на поиски новых приключений она отправилась на лёгком одномоторном самолёте. В тот раз её целью был храм Племени Лавы, располагавшийся, понятное дело, у подножия древнего вулкана на затерянном тропическом острове. И этот вулкан спал. Спал до тех пор, пока незадачливая напарница Дэрин не прогневила древних духов…
Сейчас, глядя на “Эквестрию-8” я не могла избавиться от ощущения, что железная пирамида локационной станции, окрасившая всё окружающее пространство в ярко-оранжевый цвет и заполнившая воздух едким дымом вперемешку с пеплом – тот самый вулкан, а мы с Джестер, захватили ценный артефакт и пытаемся взлететь с острова, готового в любой момент разлететься на куски.

Мощный луч прожектора ударил мне прямо в глаза. Я клюнула носом и почувствовала удар шасси о бетон; взлётную полосу вспахала пулемётная очередь. Повинуясь неведомым киберинстинктам, я отклонилась в сторону и поняла, что выехала на обочину взлётной полосы – аж корпус затрясло. Новые пули просвистели перед самой кабиной. Похоже, пегасы, оставшиеся на “Каденции”, разобрались, кто в кого стреляет и решили сбить меня у самой земли.
– Додо, постой-ка, – раздался у меня в голове голос Джестер.
Я услышала – или, скорее, ощутила, как в хвостовой капсуле заработали сервоприводы: отлаженная автоматика вытащила из спаренного пулемёта две ленты обычных патронов, а затем за какие-то секунды вставила зажигательные, о чём мне ясно указывала голограмма прямо над хвостом самолёта. Бортовой компьютер сообщил о боеготовности: повинуясь движениям серой пони, турель развернулась, и в следующий момент “Каденция” вспыхнула, словно она была сделана из газеты.
– Бадабум! – искажённый рацией голос ликовал, – большой бадабум!!!
Огромный фонтан раскалённого газа вырвался прямо из Кристального Сердца и взмыл в ночное небо; всё ещё привязанный к причальной мачте дирижабль начал оседать на землю, обнажая рёбра силового каркаса баллона. Затем, объятый адским пламенем скелет летающей машины вырвал мачту из креплений и, волоча её за собой, сорвался со склона горы. Мои сейсмодатчики зарегистрировали серию толчков – видимо, остов погибшего дирижабля свалился прямо на мины.
– Двигай, Додо!
– В самом деле. Что-то мы тут засиделись.
Я начала разгон. Голографическая линия, вычерченная прямо в воздухе, показывала мне расстояние до точки отрыва. Прерывистые полосы разметки всё быстрее и быстрее исчезали у меня под брюхом. Вряд ли я смогу описать это ощущение колёс вместо ног. Я не чувствовала многотонной машины вокруг себя, я была этой машиной. Двигаться было так же естественно, как если бы я просто решила пробежаться по взлётной полосе ногами.
Камеры кругового обзора позволяли мне при желании вращать головой аж на 360 градусов и обозревать всё, что происходило вокруг: и если пространство спереди было окрашено преимущественно в холодные тона, то позади меня преобладали оттенки красного и оранжевого. Сбоку, на обочине взлётной полосы догорали мелкие обломки дирижабля, а совсем сзади, над локационной станцией, полыхало яркое зарево пожара; языки магического пламени то и дело прорывались через круглые отверстия на поверхности пирамиды радиолокатора. Все пять окон кабинета Эмеральд Грин горели зловещим багровым огнём, словно прямоугольный храмовый жертвенник, и я живо представила себе портрет Селестии, охваченный уже настоящим пламенем. Видя, как надстройка кабинета медленно проваливается сквозь крышу, я поняла, что зданию локационной станции осталось совсем не долго…
Несколько десятков уцелевших солдат высыпали на улицу и вели по нам не очень прицельный огонь. Но что они могли сделать на таком расстоянии! Пегасы лишь растрачивали свои патроны. Некоторую опасность представляли только лазерные лучи, но в стелившемся по земле дыму они превращались в длинные яркие линии, демаскирующие незадачливых стрелков, и Джестер в хвостовой капсуле оперативно обрабатывала их из пулемёта.
Двести метров, сто, пятьдесят… Отрыв от земли! Святая Селестия, я просто взяла и взлетела, словно и не было никакого многотонного самолёта, привязанного к моей спине! Оказывается, крылья этого удивительного самолёта могли изменять геометрию в двух плоскостях, в прямой зависимости от взмахов моих крыльев! Правда, медленно и в небольших пределах, но этого уже было достаточно, чтобы не чувствовать себя закованной в металлический гипс. Воистину, “Феникс” был шедевром технической мысли! Пусть и не таким, как Свити Бот, но тем не менее.
Я летела в абсолютно прозрачном воздухе, всё дальше удаляясь от полыхающей горы. Чёрный дым, поднимавшийся над ней, был виден на много километров вокруг. Реакция на наш побег не заставила себя долго ждать: на расставленных через равные промежутки сооружениях-пилонах поочередно вспыхивали красные огни тревоги, и установленные на них прожектора пытались высветить меня на фоне тёмного неба.
– Обнаружены множественные воздушные цели класса “Скопа”. Трассирую… – по сравнению с искажённым рацией голосом Джестер, голос компьютера звучал на удивление чисто, и я каждый раз внутренне дёргалась, словно кто-то говорил у меня за спиной.
Я оглянулась и увидела несколько красных контурных треугольников позади себя; ещё по паре поднималось с ближайших пилонов. Внутри каждого из них едва угадывались силуэты винтокрылых аппаратов, подобных тому, который доставил меня на небо.
“Погоня!”
– Додо, мы здесь прямо как мишень в тире! – заворчала рация. – Нам надо скрыться под облаками!
“Разумеется. Это ведь так просто”.
– У нас тут внизу мины, Джестер! Целых хренадцать десятков квадратных километров мин!!!
– Ээээээ… – серая пони сделала вид, что озадачена. Впрочем, кто знает, может, так оно и было на самом деле. – А наверху у нас целая куча чем-то недовольных и очень вооружённых пегасов! Ныряй!
Меня совершенно не прельщала перспектива разделить участь несчастной “Каденции”. Сама мысль о том, что придётся собственным брюхом прорываться через завесу из мин, вызывала крайне неприятные ощущения внизу живота. Но, бортовые камеры показывали, что в хвосте висело целое звено винтокрылых машин, и с их стороны летели ярко-красные пунктиры трассеров. Ещё немного, и они элементарно возьмут нас числом!
Выбрав меньшее из зол, я начала снижаться.
– Входим в зону действия зенитного огня, – бортовой компьютер был совершенно спокоен и беспристрастен.
– В зону действия чего?! – я увидела, как с открытой площадки одного из пилонов сорвалась огненная дуга.
– Обнаружен захват зенитной ракеты! Отстреливаю тепловые ловушки через три, две, одну…
Внезапно я поняла, почему этот самолёт назвали “Фениксом”! Вокруг меня метров на тридцать в обе стороны вспыхнули две огненных струи, которые тут же закрутились симметричными спиралями! Самолёт словно расправил свои огненные крылья, и я на какой-то миг забыла обо всём, любуясь пылающими силуэтами в ночном небе. Зенитная ракета, одураченная таким количеством света и тепла, пролетела над нами и взорвалась, так и не достигнув цели.
Но на все ракеты тепловых ловушек явно не хватит! Тут, над облаками, пегасы Анклава были полноправными хозяевами. Если мы хотим выжить, нам надо как можно быстрее спуститься под Занавес!
Я решительно направила самолёт вниз и вонзилась в верхний слой Занавеса. Каких-то пять секунд полной слепоты, и вот оно – Минное Поле – уже знакомая мне математически точная матрица сверкающих огоньков! Но благодаря голографическим линиям, которые добавил бортовой компьютер, весь этот геометрический ковёр выглядел ещё ровнее и напоминал, скорее, пчелиные соты.
– Додо, у нас компания! – рация зашуршала вновь, и я услышала, как заработал хвостовой пулемёт. Несколько летательных аппаратов Анклава спустились следом за нами под верхний слой облаков и совершенно не собирались отпускать нас без боя. Они даже выстроили некоторое подобие боевого порядка и совершенно зря: поток трассирующих снарядов тут же заставил их рассеяться. Похоже, Джестер выбрала себе цель; прекрасно различимый в воздухе пунктир трассирующе-зажигательных снарядов повернулся следом за одним из маневрирующих конвертопланов, так что тот был вынужден податься вверх.
Но в поединке турели и винтокрылой машины победил пулемёт: универсальная компоновка с изменяемой тягой, позволявшая конвертопланам взлетать вертикально, сыграла с ними дурную шутку, ударив по маневренности. Что ни говори, а летали эти машины так себе. Подбитый конвертоплан вспыхнул словно наполненный спичками коробок и задымился. Я увидела, как прямо воздухе он потерял какую-то деталь, и… взорвался! Похоже, у ребят с собой был недурственный боекомплект. Ну, да будет им небо периной.
– Столкновение! Столкновение! – ой, да я, оказывается, засмотрелась! Прямо передо мной высилась башня-пилон, которая по своей толщине превышала диаметр моего фюзеляжа раза в полтора! Впервые я смогла разглядеть её так близко. И за те немногие секунды, что оставались до столкновения, каким-то образом я увидела её всю и сразу.
Изящные гиперболоидные изгибы этой конструкции были оплетены тонкими трубами, хрупкими антеннами и ажурными техническими площадками, а наверху, у самых облаков, в редких всполохах статических молний вращались цилиндрические турбины, толщиной чуть ли не с саму башню – это они создавали турбулентность облачного занавеса. В качестве лопастей для турбин использовались тонкие, причудливо изогнутые вертикальные пластины. Уверена, кривые, по которыми изгибались эти лопасти, были результатом сложнейших математических расчётов. Двое пегасов на кольцевой технической площадке что-то кричали друг другу, показывая на нас…
Вспоминая свои полёты в кристальной пещере, я заложила вираж вправо, да такой крутой, что сетчатый цилиндр пилона стремительно завалился на бок.
Самолёт явно не был рассчитан на такие манёвры: в глазах потемнело, и я ощутила острую боль в позвоночнике – до слёз! Платой за “слияние” оказалась обратная связь: все повреждения конструкции “Феникса” отдавались мне прямо в мозг в виде боли! Я на такое не подписывалась! Хвала небесам, что никому не пришло в голову передавать в мозг ощущения от попадания стрелкового оружия.
Когда препятствие осталось позади, я с облегчением отметила, что у меня ничего не треснуло и не отвалилось и стала осторожно выравнивать самолёт.
Джестер подала голос:
– Слушай, Додо, а что это за конструкцию такую мы только что пролетели? – поинтересовалась она.
– Управляющие башни. Они поддерживают целостность Облачного Занавеса – скрепляют верхний слой облаков с нижним. И, вроде как включают и выключают мины – ну, так мне полковник объяснил, – блеснула я своими знаниями.
– Вот и чудненько. То, что нам нужно!
– А? Что ты имеешь в виду? – любые идеи серой пони всегда заведомо вызывали у меня опасения. О, за спиной у меня был богатый опыт!
– Как думаешь, Додо, если мы взорвём башню, которая висит прямо в облаках – это можно будет назвать "взлететь на воздух"? – закончила свою мысль Джестер.
Мне стоило догадаться, что она предложит именно это. Впрочем, в её словах был смысл. Если башни и в самом деле управляли отдельными участками минного поля, была вероятность, что разрушение одной из них даст нам небольшое окно. Это шанс!
– Знаешь, Джестер, я понятия не имею, как это будет называться, но… мне нравится! – ответила я с несвойственным мне задором. Как говорится, помирать – так с музыкой.
Стараясь больше не насиловать корпус самолёта резкими манёврами, я стала разворачиваться обратно – в сторону ажурной башни. Манёвр давался медленно и тяжело: в этот момент я чувствовала себя не столько самолётом, сколько кораблём!
Один из пегасьих конвертопланов, пользуясь моей относительно невысокой скоростью, умудрился зависнуть сбоку от меня; через камеру бокового вида я разглядела пегаса, который заряжал что-то в длинную наплечную трубу.
“Ну вот только пехотного оружия мне тут не хватало!”
Обрести контроль над одним из многоствольных пулемётов оказалось довольно просто: голографический прицел делал стрельбу из бортовых орудий похожей на древнюю видеоигру про стрельбу по воздушным шарикам. И вот я отдаю команду “огонь”…
Секунду или две ничего не происходило: громоздкое шестиствольное оружие раскручивалось неприлично долго, но это того стоило! Звук, с которым заговорил этот пулемёт, не имел ничего общего с привычными мне очередями – это был один сплошной, непрекращающийся рёв! Всего лишь проведя пулемётом снизу вверх, за несколько секунд я не столько отстрелила, сколько срезала крыло соседнего недосамолёта. Мне удалось разглядеть шокированную физиономию пегаса, у которого пол внезапно ушёл из-под ног: к сожалению, на одном двигателе их машина летать не умела. Ничего, зато крылья разомнут, раз воевать не умеют.
Когда мы вновь приблизились к башне, туманную мглу прорезали красные лучи лазеров. Давешние пегасы стояли на смотровой площадке и яростно обороняли вверенный им объект, правда, недолго: попав под обстрел серой пони, они спешно ретировались во внутренние помещения.
– Ну вот ведь… – разочарованно протянула Джестер, когда отутюженный свинцом кусок площадки сорвался вниз, обнажив невредимые балки. – Додо, этот пулемёт не берёт её! Нам нужен главный калибр! У нас ведь есть такой?
– Обижаешь. Компьютер, наведение бортовой артиллерии!
– Отказано. Управление главным калибром недоступно для пилота. Требуется активация на месте.
“Вот новости!”
– Джестер, похоже, тебе придётся пробраться к пушке! Я не могу её навести.
– Принято, – прошуршал голос серой пони у меня в голове. – Минуту, не подпускай этих слишком близко.
– Каких этих… – я обернулась и увидела, как из-под облачного полотна вырулили ещё два звена конвертопланов!
“По соседним башням что ли наскребли?!” – доворачивая вираж вокруг пилона, я прикидывала угол, под которым будет удобнее отстреливаться от возникшего подкрепления, когда снова услышала Джестер.
– Я у пушки. Погоди секунду, с ней надо разобраться… Ты держи, держи вокруг башни! Сейчас, сейчас… Готово! Включилась! Проклятая электроника, пока загрузится…
– Ты можешь выстрелить?
– Конечно, могу. Додо, а знаешь что?
– Что? – конвертопланы приближались, на ходу меняя строй. Похоже, эти горе-пилоты действительно воевали по учебникам.
– А ведь это самая большая пушка, которая мне попадалась до сих пор! У тебя такой нет!
– Джестер, сейчас не время меряться пушками. Стреляй!
– Ты зануда, Додо. Держись! Три, две, одна! ОГОНЬ!!!
Лязгающий звук выстрела показался громким даже сквозь пелену электронной реальности. Наверное, при стрельбе по наземной цели снаряду потребовалось бы время, но до башни он долетел практически мгновенно, буквально переломив её пополам! Огненная клякса расплылась вокруг центральной части сооружения, и через мгновение башня начала взрываться изнутри: вниз и вверх, от центра – к самым облакам, где всё еще вращались математически изогнутые турбины.
Заряд статического электричества, накопленный в недрах башни оказался очень мощным. Там, где только что стояла титаническая конструкция из металла, вдруг проскочил разряд такой силы, что я на мгновение ослепла и оглохла: картинка и звук превратились в один сплошной шум, а когда магнитное поле пришло в норму, я увидела, как остатки верхней турбины медленно, словно в замедленной реальности ПипБака Бэбс Сид, кувыркаясь, падают вниз. Неожиданно для себя я оказалась посреди настоящего шторма из обломков, закрученных высвободившимся турбулентным потоком и моими собственными винтами. Но самое впечатляющее было даже не это!
Мины! Участок минного поля вокруг башни, перегруженный статическим разрядом, сдетонировал и взорвался облаком раскалённого, сияющего газа! Один из преследовавших нас конвертопланов сбило пролетевшим мимо обломком, и несчастная машина угодила прямо в светящееся зелёное облако. Каково же было моё изумление, когда я увидела, что обгоревшую боевую машину смяло и пожевало, словно тонкую фольгу от шоколадки! Потерявший всякое сходство с летательным аппаратом бесформенный кусок металла камнем рухнул вниз, скрывшись за облаками.
– Додо, не мешкай, нам за ним!
Да будь я проклята, если в тот момент было место страшнее, чем этот огненно-металлический ад. Наклонив нос почти вертикально вниз, я направила самолёт в самое сердце огненного шторма, молясь о том, чтобы нас не задели вихри раскалённого газа. Чего я никак не могла предположить – так это того, что потерявшие стабильность мины впадут в цепную реакцию! Там, где только что висела холодная, ровная таблица мин, теперь во все стороны расползалась волна зелёного огня!
Святая Селестия, какой хаос! Последним, что я увидела, были электрические всполохи, облизавшие ближайшие башни. Затем я целиком и полностью погрузилась в изрядно остывшее, но всё еще смертельно опасное для всего живого облако плазмы. Я зажмурилась от страха, но даже с закрытыми глазами отчётливо видела перед собой полосу искусственного горизонта, и эта полоса недвусмысленно говорила, что мы сейчас разобьёмся! Сделав над собой усилие, я стала менять угол атаки: позвоночник пронзила уже знакомая боль, крылья начало вырывать из плеч, но условная линия горизонта медленно, но верно поползла вниз. Я открыла глаза, и увидела чёрно-белую землю. В тот момент не было для меня картины прекраснее.

* * *

Мы прорвались!
Позади нас полыхало небо: уничтожение подстанции-пилона вызвало лавинообразную цепную реакцию, и я видела, как плазменные мины взрывались одна за другой, оставляя за собой сияющие облака ионизированного газа. Вспыхивая и затухая, они меняли цвет и эти волны напоминали круги, расходящиеся по воде. Если у нас и остались преследователи, я им в тот момент не завидовала.
– Внимание! Обнаружены множественные радиосигнатуры. Воспроизвести?
– Сканировать весь доступный диапазон.
Бортовой компьютер включил радиоприемник, и я услышала самые диковинные помехи за свою жизнь. Это был не шум, о нет. Звуки, которые сейчас наполняли радиоэфир, годились для какого-нибудь фантастического фильма про бластеры и космические корабли. Но самое интересное заключалось в том, что среди всего этого тонального безобразия я слышала живые голоса! К сожалению, они накладывались на друга, и в результате модуляции становились совершенно неразличимыми. По мере того, как компьютер накручивал частоту приёма, менялись голоса, менялись языки, и вдруг внезапно я услышала музыку! Кто-то явно что-то пел: жеребец или кобылка, понять было трудно, но музыка имела ритм, и мне показалось, что я уловила его. Внезапно музыка оборвалась буквально на полуслове, и в эфире раздался возбужденный, эмоциональный голос на эквестрийском языке!
– …Выгляните в окно, детки! Вы не представляете, что творится… Никогда такого не видел!.. Знак, детки! Что-то… происходит… на севере… свобода…
– Сигнал потерян, – произнес компьютер.
– Ты можешь установить источник сигнала?
– К сожалению, самолет не оборудован сканирующей антенной.
– Но тебе знаком этот сигнал?
– К сожалению, нет.
Внезапно сквозь треск и гул эфира, я услышала, как кто-то зовёт меня по имени!
– Додо! Ты слышишь меня! Додо, если ты меня принимаешь, отзовись!
“Свити!”
– Компьютер! Усилить сигнал до максимума!
– Задействован аварийный усилитель сигнала.
– Свити! Ты слышишь меня? Свити!!!
– Додо! Я принимаю тебя, слышишь? Принимаю! Слава Селестии, ты жива! Ты не представляешь, что сейчас тут творится! Я принимаю радиосигналы со всей Эквестрии! И даже из-за её пределов! Я никогда не встречала таких прохождений! Это ведь вы взбаламутили всю ионосферу? Вы? Небо, оно полыхает! Это выглядит… Как Сверхзвуковой Радужный Удар, только на двадцать процентов круче!
Словами не описать, как я была рада её слышать!
В рации послышался довольный голос Джестер:
– Свити, запиши куда-нибудь: Додо – первый пегас, который совершил Радужный Удар на самолете, хе-хе-хе!
– Обязательно! Принимайте координаты, герои!
Набор букв и цифр прозвучал для моих ушей слаще всякой музыки. Скоро мы все снова будем вместе!

* * *

Глава 12: К северу через северо-запад
"Ископаемое" (The Fossil)

Авторы: Lucky Ticket и Alnair.
Редактор: Whistle Brass.

Оригинал на google docs

Непрерывный звон в ушах и темнота вокруг. Мне совсем нечем дышать.
Я лежу на спине в каком-то узком пространстве, которое, судя по ощущениям, никак не может быть вентиляционной шахтой. Ведь в шахтах не бывает таких мягких стен. И... почему мои ноги стянуты какими-то ремнями?!
Я резко дёрнулась вперёд, и копыта с глухим стуком упёрлись в невидимый потолок; пронзившая позвоночник боль тут же напомнила о недавней жёсткой посадке...
Я всё ещё находилась в треклятой капсуле управления самолётом!
“Плохо, очень плохо!” – извиваясь в своих путах, что есть мочи я колотила по абсолютно чёрному стеклянному колпаку, но тот упорно не хотел сдвигаться с места!
Удар, ещё удар… а на чёртовом стекле ни трещины, ни царапины. Тогда, кое-как ухитрившись поднять задние ноги над головой, я изо всех сил брыкнула крышку своего импровизированного гроба.
Бум!
Капсула выдержала и этот удар, но от тряски в её недрах что-то коротнуло: неожиданно для меня стекло стало прозрачным, а всё окружающее пространство озарилось красными табличками предупреждений. И, среди прочих, прямо по центру стекла, горела такая: “Отказ системы воздухоснабжения. Содержание CO2 в атмосфере – 4,9%. Необходима срочная эвакуа...”
Я закашлялась.
Скоро мне уже ничего не поможет: я замурована в герметичной капсуле, фиксирующие ремни существенно затрудняют движения, а воздух стремительно заканчивается. Вот, углекислого газа уже более пяти процентов. Казалось бы, такая маленькая цифра, но этой концентрации вполне достаточно, чтобы заснуть и больше никогда не проснуться. Ну нет, так просто я не сдамся!
– Коко, ответь. Коко! – прохрипела я. – Коко, ты меня слышишь?!
Но искусственный пилот так и не отозвался. Похоже, что я умру в гордом одиночестве…
Озираясь по сторонам, я увидела сбоку от себя незнакомую панель с большими квадратными кнопками. Видимо, она выдвинулась уже после аварии. Кнопок было много, и я принялась жать их наугад.
“Снять фиксацию ремней – выполнено”.
“Отсоединение медицинских датчиков – выполнено”.
“Аварийное открытие капсулы слияния...” – появившаяся надпись неприятно мерцала, словно механизм капсулы решал: выпустить меня наружу или нет. Через несколько секунд на её потолке высветилась короткая и страшная фраза: “Отказ”.
Я уже мысленно попрощалась с родными и вспоминала добрым словом тех немногих друзей, которых успела повстречать на Поверхности, когда в глаза ударил яркий белый свет.
– Нет, Принцессы! Ещё рано! Не хочу умирать! Пожалуйста, не сейчас! – закричала я, не помня себя от ужаса.
– Додо, не ори, это я! – раздался знакомый голос. Яркий свет исчез, и сквозь радужные круги перед глазами я разглядела силуэт своей полосатой подруги.
“Стало быть, это её выбрали проводить меня в последний путь. Что ж, справедливо”.
– Зестер… – я вытянула перед собой копыто, пытаясь напоследок коснуться её лица – пусть и через стекло. Но серой пони уже не было рядом.
И тут её голос приказал:
– Зажмурься, Додо!
В следующее мгновение капсулу сотряс удар страшной силы.
Когда я вновь открыла глаза, картина решительно изменилась: все красные надписи погасли, а покрытое сетью мелких трещин стекло в некоторых местах ввалилось внутрь и повисло на бронирующей плёнке; в капсулу начал поступать долгожданный кислород.
Лёжа на спине, я жадно глотала воздух, который после духоты герметичной капсулы казался ледяным, и ощущала себя полнейшей идиоткой. Вот только сейчас мне было не до самокопания. Мало того, что перед глазами плыли круги, а в ушах по-прежнему шумело: от страха и удушья я мгновенно взмокла, и теперь меня колотило от холода. Впрочем, долго лежать мне всё равно не дали: пробитый стеклянный колпак с хрустом отъехал в сторону – прямо надо мной нависла полосатая физиономия Джестер.
– Вылезай отсюда. Или ты тоже решила остаться тут?
– Тоже? – я часто моргала, пытаясь восстановить связь с реальностью – настоящей, а не той, что являлась плодом компьютерной графики.
– Похоже, у того почтового пилота рядом не оказалось доброй тёти Джестер, чтобы его разбудить. И... между прочим, мы набираем воду. Холодную воду, Додо.
– Оу! – я сглотнула. Вот уж чего-чего, а тонуть в угнанном самолёте в мои планы не входило!
Джестер, однако, не теряла времени даром: не успела я вылезти из своего разбитого ложа, как она сунула мне в зубы и мою винтовку, и седельные сумки.
Самолет лежал на воде плашмя – подобно кораблю или, скорее, погружающейся подводной лодке... М-да, журчащая где-то позади меня вода недвусмысленно намекала на пробоины в обшивке. Сидя на крупе, через треснувшие стёкла кабины я видела дрейфующие куски разломанного льда и слышала его глухой стук о борта машины. Но как бы мне не хотелось сделать передышку, оставаться здесь было точно нельзя.
– Левого крыла у нас нет, – обрадовала меня подруга. – Придется перебираться по правому. Если не поскользнёмся, то даже ноги не намочим. Побереги голову.
Кое-как закинув поклажу к себе на спину, на негнущихся ногах я направилась к выходу.
Начинало светать, и можно было уже обойтись без фонариков. Пробравшись через полумрак отсеков, мы с Джестер выбили перекошенный аварийный люк и вылезли на крыло. “Королевский феникс” лежал аккурат посередине озера: с двух сторон от нас поднимались отвесные скалы, местами припорошенные снегом, а впереди маячил берег, обильно усыпанный крупными валунами и кое-где даже поросший чахлыми хвойными деревцами, неведомо как закрепившимися на остром каменном курумнике.
За всё время пребывания на Поверхности я оказалась у подножия скал впервые. По всему было видно, что нас занесло в полнейшую глушь, где вряд ли вообще когда-либо ступала нога разумного существа, однако это ощущение оказалось обманчивым: сперва я заметила какой-то ржавый лист прикреплённый к невысокому столбу, а затем разглядела и ряд мусорных контейнеров, наполовину утонувших в снегу.
– Г-где это мы? – пробормотала я, всё ещё дрожа от холода и напряжения.
Серая пони прищурилась, разглядывая табличку.
– Национальный парк “Серенити“, – прочитала она. – Курорт, между прочим.
– Ага, разве что кокосовой пальмы не хватает, – буркнула я в ответ. – Финиковая, впрочем, тоже подойдёт. Или, скажем… Аа-а-а!
Самолёт, который всё это время благополучно набирал воду, покачнулся и стал заваливаться на бок.
– За мной, Додо! Я не собираюсь сегодня купаться! – в несколько ловких прыжков Джестер оказалась на берегу. А вот мне пришлось таки воспользоваться крыльями – на этот раз собственными, пусть и слабыми.
Приземлившись на ближайший камень, я с грустью наблюдала за тем, как израненная крылатая машина медленно погружалась в ледяную воду.
– Додо, пойдем, это всего лишь самолет!
– Коко. Она...
– Додо, пойдем же! В конце концов, нельзя же крутить шашни с каждым электронным устройством в Пустоши!
Да что она в этом понимала! Сегодня я наконец-то летала, и это был настоящий полет в облаках, а не какие-то там затяжные прыжки по скалам! Теперь же моя возможность к полноценному полету тонула прямо у меня на глазах.
– Додо, я обещаю, мы угоним тебе еще один самолёт! Нам пора идти, Свити нас уже заждалась.
– А ты откуда знаешь? – спросила я с сомнением.
– Она здесь, неподалёку. Уверена, если ты как следует приглядишься, то сможешь её найти.
“Вот как?”
Чтобы поспеть за Джестер, которая привычно скакала по валунам, мне пришлось прибегнуть к силе своих крыльев. Немного поднявшись над поверхностью, я стала искать глазами движущиеся точки, но берега озера выглядели совершенно пустынными.
– Додо! – окликнул меня такой знакомый голос. – Ты кого-то ищешь?
Я повернулась на голос и к своему удивлению обнаружила, что прямо из снега на меня смотрят два зелёных глаза! Иллюзия, впрочем, продолжалась недолго: из-под упавшего белоснежного капюшона показалась такая знакомая розово-лиловая грива.
– Свити-и-и! – я буквально спикировала на белоснежную кобылку и повисла у неё на шее. Проклятье, как же я по ней скучала!
– А я знала, что ты меня не заметишь! Однажды госпожа Рэрити полчаса не могла найти меня на собственном заднем дворе... Джестер, а что случилось с вашим самолетом?
Где-то за моей спиной кабина летающей машины неумолимо набирала воду и, словно нехотя, погружалась в глубины прозрачного, как стекло, горного озера.
– Он утонул.

* * *

Оказалось, что мы сильно отклонились на запад. Фактически, национальный парк “Серенити” находился в другом регионе Эквестрии: горы здесь были выше и круче, чем в окрестностях Поларштерна, и даже воздух пах как-то иначе. Но удивительнее всего выглядела густая растительность вокруг, вернее, её пожухлые остатки – всё-таки на дворе был ноябрь месяц. Я могла лишь догадываться, насколько захватывали дух эти горные луга весной или летом!
Поскольку этот уголок дикой природы имел статус заповедника, то вряд ли зебры вообще рассматривали его в качестве цели для своих ракет. Не удивлюсь, если здесь до сих пор сохранились какие-нибудь реликтовые рощи, а то и вовсе – те дикие животные, которые задолго до Великой Войны облюбовали этот каменный край...
Впрочем, всё это – удел зоологов, если таковые вообще остались. В отличие от вполне осязаемых бетонных помещений, напичканных всевозможной электроникой и механизмами, живая природа всегда казалась мне чем-то зыбким и отдалённым от реальности, поэтому, двигаясь вслед за подругами, я просто дышала свежим морозным воздухом и любовалась открыточными видами, попадавшимися на пути. И всё бы ничего, но глаза мои отчаянно слипались: я жила без нормального, здорового сна уже третьи сутки, так что все тело, и в особенности лицо, постепенно охватывало отвратительное ощущение лёгкости и онемения. Несмотря на хорошую и сравнительно тёплую погоду, меня бил озноб, а реакция становилась всё более и более заторможенной: так один раз я обнаружила, что стою с открытой седельной сумкой, но упорно не могла вспомнить, зачем я вообще её открыла.
Чтобы не заснуть прямо на ходу, я развлекала подруг рассказами о своих недавних приключениях, а когда все подробности иссякли, Свити, в свою очередь, поведала о том, что произошло, когда меня забрали пегасы из Анклава.
– Джестер сразу поняла, к чему всё идёт. Пока солдаты окружали лагерь, мы успели набросать план действий и определили место для следующей встречи. Благодаря спектаклю, который устроила твоя подруга Коппер, Джестер смогла незаметно забраться в один из конвертопланов и спрятаться там ещё до того, как анклавовцы стали грузиться на борт.
“Спектаклю...” – услышав каким словом Свити назвала то жуткое убийство, я оступилась и чуть не ушибла ногу. Всё-таки порой от логики экиноида у меня шерсть на ушах вставала дыбом. “Ох, Коппер, что же ты наделала...”
Собравшись с духом, я задала давно волновавший меня вопрос:
– Как она там? В порядке?
– Она? – переспросила Свити.
– Ну, Коппер. Как у неё дела… после всего этого.
– Как ни странно, твоя подруга держалась молодцом. Вернее как: поначалу она изо всех сил сдерживалась, но потом эмоции взяли верх. Я попыталась утешить её, насколько это вообще для меня возможно. Мне пришлось несколько… приукрасить статистику.
– В смысле?
– Я про вероятность вашего успешного возвращения, – Свити Бот виновато улыбнулась. Слушая её специфическую манеру речи я не могла не улыбнуться в ответ. Статистика… Мастер Шорт Сёркит любила приговаривать: “Есть ложь, есть наглая ложь, а есть статистика”.
– Как ни странно, мои выкладки её успокоили. Когда Коппер немного пришла в себя, мы стали решать, что же с ней делать дальше. Думаю, ты понимаешь, что возвращаться в Стойло она отказалась наотрез.
– Плохо. Коппер очень нужен наставник. Тот, кто направит её жизнь в правильное русло...
– Верно. И раз тебя захватили, а Хэк Рэнч погибла от её собственных копыт, возвращаться Коппер было не к кому. Поэтому Базилевс предложил взять её к себе.
– Базилевс?
– Ну да. Он спокойный и рассудительный, а как раз этих качеств твоей подруге явно не хватает. У неё доброе сердце, но горячая голова. К тому же, Базилевс умелый охотник, и ему явно есть чему её научить.
– И что Коппер?
– О, она незамедлительно согласилась. Прыгала вокруг него, как угорелая, а потом долго и с интересом разглядывала его охотничий лук. Грифон же, видя всё это, настолько растрогался, что решил сделать её своей ученицей.
– Ученицей? В каком смысле?
– Видишь ли, охотник – это не просто род занятий. Это целая философия, система взглядов на мир, набор определённых практик. Разумеется, не все следуют этому пути так ревностно, но для Базилевса это сродни религии. Видела его татуировки? Они наносятся по мере достижения того или иного уровня мастерства. Так что, я думаю, твоя подруга попала в хорошие лапы.
“Да уж. С манерой Коппер бросаться во всё с головой, ей это пойдёт на пользу”.
По крайней мере, я хоть немного успокоилась. Всё-таки Базилевс был куда более желанным учителем, чем безвременно почившая Хэк Рэнч.
– А куда мы вообще идём? – признаться, этот в общем-то логичный вопрос возник в моей голове впервые. Всё это время я двигалась словно на автомате.
– Судя по спутниковой съемке, в паре километров от нас находится некое жилое здание. Возможно, бывший туристический объект или санаторий, кто его теперь разберёт, – Свити картинно махнула копытом. – Поскольку в былые времена сюда мало кто заглядывал, карты сделаны в очень низком разрешении, так что дойдём и узнаем.
В глубине души я надеялась, что строение, к которому нас вела Свити Бот окажется целым, и хотя бы этот день мне удастся провести в тепле и уюте.

Идти пришлось недолго. Нырнув в открывшуюся за очередным склоном балку, мы оказались в хвойной роще, через которую с журчанием бежал совсем маленький, но быстрый ручеёк. Не знаю, была ли вода в нём талой или же поступала из подземных источников, но деревьям её явно хватало для жизни. Пожалуй, северо-запад начинал мне нравиться: двигаясь под сенью потрясающе-зелёных хвойных деревьев, я с удовольствием отмечала, что снег скапливался лишь в низинах. Скальные породы были обильно присыпаны хвоей, и неглубокий, но рыхлый почвенный слой пружинил под ногами, что было особенно приятно после бесконечной каменной крошки. Тропинка петляла между деревьями и отдельными валунами, перепрыгивая то на один, то на другой склон балки, но благодаря многочисленным корням, выступавшим из земли, карабкаться было несложно.
Но вот уютный лесной тоннель закончился, и мы вышли на открытую поляну. Отгороженная от ветра склоном горы с одного края, другим она обрывалась прямиком в глубокое ущелье. И на самом краю этого ущелья стоял дом очень странного вида. Честно говоря, я ожидала увидеть здесь, в горах какой-нибудь каменный замок с изящными островерхими башенками или классический особняк в вычурной кантерлотской манере – с симметричной планировкой, мраморными статуями и широким балконом. На худой конец, бревенчатую избу с провалившейся крышей. Вместо этого моему взору открылось нечто совершенно иное. Перед нами оказался дом, коттедж, особняк – как хотите, построенный в очень необычном, я бы даже сказала, опережающем время стиле.
Издалека здание выглядело конструкцией из нескольких прямоугольных блоков – как если бы маленький жеребёнок взял из коробки первые попавшиеся кубики и, не глядя, поставил их друг на друга. Но это лишь на первый взгляд. Я кое-что знала об архитектуре и даже умудрилась запомнить страшно заумный термин “объёмно-пространственная композиция”, поэтому, переварив увиденное, отметила, что что за каждым изгибом и уклоном скрывался точный инженерный расчёт. Да и жеребёнок вряд ли уложил бы свои кубики настолько ровно.
Первое, что бросалось в глаза – это обилие резких углов, затем – выраженная ярусность постройки: дом был словно вписан в скалу. Железобетонный балкон-веранда опоясывал здание сплошной лентой, из-за чего мне сначала показалось, что это не балкон вовсе, а целая галерея. Дом имел всего два этажа, но между ними дизайнер сделал что-то вроде открытой террасы, с большими окнами в полный рост, которые сейчас были наглухо закрыты рольставнями.
В то время как вся нижняя часть дома была сложена из природного камня, скрепленного бетоном, стены этажа с открытой террасой, как мне показалось, были обшиты деревом.
“Интересно, как при такой влажности доски до сих пор не сгнили?” – подумала я, вспоминая мрачные развалины лесного лагеря. Всё-таки для здания, простоявшего больше двух столетий эта постройка сохранилась на удивление хорошо.
Прежде мне не доводилось видеть такой архитектуры. В этой необычной постройке удивительным образом сочетались практичный минимализм и вольный полёт мысли архитектора. Тем более странно смотрелась нарочитая угловатость дома, если вспомнить, что перед войной в моду вошли формы эпохи индустриального прогресса – с повсеместным применением хрома и аэродинамичных скруглений. На фоне таких зданий, это сооружение выглядело яростным, почти истеричным протестом дизайнера.
Меня не покидала мысль, что перед нами стоял не столько дом, сколько причудливый, угловатый, и очень дорогой ангар. Особенно это впечатление усиливалось высокими гаражными воротами цокольного этажа – тоже наглухо закрытыми рольставнями.
Теперь оставалось лишь найти способ проникнуть в это закрытое со всех сторон убежище и при этом не вызвать на себя огонь каких-нибудь турелей безопасности, которые вполне могли прятаться среди валунов.
Поднявшись по широкому пандусу до второго этажа, я стала прикидывать – хватит ли нам троим сил, чтобы выломать одну из лент механических жалюзи и пришла к выводу, что вряд ли. Я собралась было попросить у Джестер какую-нибудь очередную чудо-гранату, утащенную с “Эквестрии-8”, но тут меня перебил голос Свити Бот:
– Ну что ж, надеюсь, аккумуляторы ещё не сели. – с этими словами Свити подошла к полированной металлической пластине, закрепленной на стене возле самой узкой из подвижных лент и уверенным движением вставила свой рог в небольшое приёмное отверстие.
“Что она делает?”
Внезапно на пластине один за другим загорелись три геометрических символа: под тонким металлическим напылением были скрыты лампы!
И тут дом пришёл в движение: где-то внутри заработал генератор, и все бесчисленные рольставни с легким жужжанием поползли вверх. Дом словно сбрасывал скорлупу. Там, где только что виделся безликий ангар, нашему взору предстала целая галерея ростовых, как я и предполагала, окон, чередовавшихся с стенами, обшитыми деревом. Несмотря на всю своеобразность выбранного стиля, даже я признала, что дизайнер умело использовал естественный цвет древесины и практически чёрный лак, которым были покрыты те или иные элементы интерьера, которые проглядывали через гигантские окна. Уже за счёт этого, минималистичное в целом жилье превратилось в нечто довольно уютное и приятное для глаз.
Но только когда рольставни поднялись до конца, и в доме зажёгся свет, мне открылась истинная красота внутренней обстановки. По замыслу архитектора, комнаты освещались не холодным неоновым мерцанием энергосберегающих спиралей, а тёплым желтоватым светом старомодных ламп с вольфрамовой нитью! Одни светильники были направлены вниз, другие – вверх, третьи же хитроумно прятались за фальшивыми стенами. И нигде свет не составлял одно сплошное зарево – переливы света и тени полностью разрушали царство прямых углов, населяя его пологими кривыми. В одночасье мрачная и утилитарная на вид постройка превратилась в олицетворение тепла и уюта.
Джестер, похоже, удивилась не меньше моего: сидя на крупе рядом со мной, с каменным лицом она смотрела в сторону необычного дома, и её удивленно вздёрнутая бровь не опустилась до тех пор, пока я не помахала копытом у неё перед носом.
– Как ты это сделала? – спросила я единорожку. Возможно, мне показалось, но белоснежная кобылка прямо-таки светилась от удовольствия!
– Добро пожаловать ко мне домой!

* * *

– Госпожа Свити Белль озаботилась постройкой этого дома еще до Войны. Так уж вышло, что у неё с госпожой Рэрити довольно часто возникали конфликты на самой разной почве, и в один прекрасный момент госпожа Свити Бель решила, что ей нужно укромное место, куда можно ненадолго сбежать из города, чтобы выпустить пар, побыть наедине с природой и вообще, как она говорила, “переключиться на другую волну”. А заповедник “Серенити”, издавна славился свежим воздухом, чистейшей водой и, что немаловажно, уникальной популяцией певчих птиц севера.
– То-то я смотрю у вас тут все деревья в птицах, – мрачно подметила Джестер, за что я несильно ткнула её в бок.
Проигнорировав реплику серой пони, единорожка невозмутимо продолжила:
– Полагаю, будет нелишним упомянуть, что планировку и внешний вид дома госпожа Свити Белль утвердила как раз после одной из таких бурных ссор. Разумеется, наперекор своей старшей сестре. Надо было видеть лицо госпожи Рэрити, когда ей показали этот дом! Если честно, я думала, что у неё внутри что-нибудь перегорит!
Свити улыбнулась. В те моменты, когда единорожка рассказывала что-то о своём прошлом, она выглядела особенно живой, и я невольно заглядывалась на её лучезарное лицо и пронзительно-зелёные глаза.
– Здесь всё сделано наперекор духу времени. В то время, как страна наращивала темпы потребления ресурсов, этот дом строился в ключе философии экологических домов: здесь использованы только натуральные материалы, имеется собственная система очистки сточных вод, а чуть выше по склону горы установлено несколько ветряных генераторов. Дом старались сделать максимально автономным, чтобы не зависеть от окружающего мира. Разумеется, эта философия себя не оправдала – для обеспечения системы жизнеобеспечения всё равно требовались ресурсы извне, и кроме того, часть систем довольно быстро пришла в негодность. Но всё равно, в целом это весьма любопытное упражнение в технологии… Впрочем, о чём это я? – спохватилась кобылка. – Вы же наверняка проголодались!
Видит небо, никогда ещё Свити не была так права!

Наш ранний завтрак проходил в большой и светлой гостиной, которая разделялась декоративной стеклянной перегородкой на две неравные части. Меньшая часть помещения была отведена под некое подобие кухни – с собственной раковиной, посудными шкафчиками и автоматизированным кухонным лифтом. Последний напрямую сообщался с подземным холодильником и внешне напоминал обычный торговый автомат, с той лишь разницей, что при помощи его кнопочного меню можно было набрать полноценный заказ, который через некоторое время выезжал прямо из раздаточного окошка. Разумеется, за эти годы предлагаемое меню существенно оскудело, но даже оставшиеся пункты вроде фисташкового мороженого, мармеладок “Лимонные дольки” и какой-то экзотической штуки с заманчивым названием “Персиковый зефир” вызывали у меня отнюдь не праздное любопытство. Тем более, что Свити попросила ни в чём себе не отказывать.
Нащёлкав себе сладостей на полную тарелку, я с чувством выполненного долга уселась за стол. Вид из окон гостиной открывался сказочный: прямо под нами зеленел густой хвойный лес с уже знакомыми ручейками, а где-то вдалеке тянулась полоска скалистых гор. Посередине же располагался тот самый злополучный водоём, в котором утонул наш самолёт – озеро Серенити. Да, весь парк был назван именно в честь него. И вот ведь какая ирония: как рассказала потом Свити Бот, название этого озера происходило от староэквестрийского слова 3eяenitæ, что означает “покой”. Могу сказать, что бедняге Коко покой теперь был точно обеспечен. Сейчас, глядя на место недавней катастрофы, я даже не могла разглядеть оторванное крыло “Феникса”, поскольку сразу после того, как мы вошли в дом, небо резко потемнело, а затем и вовсе разразилось снегопадом. По всей видимости, виной тому были пегасы, которые после ночного погрома в спешке заделывали прореху в своём Облачном Занавесе; иначе объяснить такую резкую смену погоды я просто не могла.
Периодически, наша радушная хозяйка отлучалась на кухню, чтобы принести уже готовые лакомства или раздобыть какие-нибудь мудрёные столовые приборы вроде вилок для десерта. Сервировка стола недвусмысленно намекала на формат светского раута причём, исключительно для единорогов. Я едва сдерживала смех, глядя на озадаченное лицо Джестер, вертевшей в копытах серебряную не то ложечку, не то лопатку. Хотя, если честно, я и сама не могла точно сказать, для чего мог использоваться такой столовый прибор. Видя наши недоуменные взгляды, Свити, наконец, осознала свою ошибку и просто переложила все принесённые яства на плоские фарфоровые тарелки.
Вкушая кулинарные изыски прошлого мы, как и полагалось настоящим аристопони, вели неторопливую светскую беседу. Во всяком случае, даже Джестер пару раз мне в этом подыграла, хоть я и видела, что она давно готова расхохотаться в голос от самого зрелища наших плохо отмытых физиономий на фоне всей этой изысканной чистоты.
Свити же рассказывала довольно известную историю о том, как пони придумали мороженое. Если вкратце, то как и большинство великих изобретений прошлого, мороженое получилось совершенно случайно. Одна земнопони, которая торговала фруктовым соком постоянно возила свою повозку через горы. Однажды, отправившись в путь со своим маленьким сыном, она не смогла спуститься с гор до темноты. Пришлось разводить костёр и ставить палатку. Результат оказался довольно предсказуемым: за ночь бочонки с соком замёрзли, а один из них и вовсе лопнул, что очень расстроило эту пони. Выбросив цветные куски льда на обочину дороги она собралась было двигаться в путь, но любопытный малыш лизнул один из обломков и сказал ей, что тот очень вкусный…
Похоже, Джестер слышала эту историю впервые. Я же когда-то читала совершенно другую версию, лишённую всех этих приторных нежностей. Вместо пони-торговки там фигурировал отряд отважных пегасов, попавший в сильный буран, а никаких малолетних жеребят не было и в помине.

Покончив с едой, я облюбовала небольшой журнальный столик, удобно прислонённый к стене, постелила на него чистую тряпочку и достала из сумки набор ПипБак техника. Мне уже давно хотелось выкрутить ту дурацкую блокировочную рамку, без которой ПипБак снимался с ноги за считанные секунды, причём, без каких-либо инструментов. Сейчас это было особенно актуально: по сравнению с моей моделью трёхтысячной серии, допотопное устройство Барбары Сид, весило раза в полтора больше. Разомкнув манжету ПипБака на две половины, я принялась откручивать крепёжные винты рамки. И, как обычно в таких случаях водится, сколько я ни старалась, последний из винтов никак не хотел сдвигаться с места.
Не знаю точно, когда я уснула. Наверное, в тот момент, когда потянулась за отвёрткой, укатившейся на дальний край стола. Во всяком случае, это было последнее, что я запомнила прежде, чем отключилась прямо на рабочем месте…
Очнулась я в совершенно другой обстановке: на низком диванчике, накрытая шерстяным одеялом, в комнате ощутимо меньшего размера. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался дневной свет, но чувствовалось, что это ненадолго.
“Пора завязывать с привычкой спать в одежде”, – подумала я, расчёсывая зудевшую ногу чуть повыше места, где раньше красовался ПипБак. М-да. На фоне моей общей испачканности яркая лавандовая полоска на ноге смотрелась довольно забавно.
Я снова ощутила себя потерянной во времени. В надежде, что в комнате окажутся часы, я огляделась по сторонам, но нашла лишь записку на дорогой бумаге заботливо уложенную на прикроватный столик.
Написанный прямо таки каллиграфическим почерком текст, гласил:
“Ты так сладко спала, что мы с Джестер решили тебя не будить. Отнесла твой ПипБак на подзарядку. Свити”.
Крепкий сон хоть и придал сил, но совсем не отменил моего давнего желания в кои-то веки поваляться в тёплой и мягкой постели. Я собралась было перевернуться на другой бок, но тут в комнату вошла Джестер, довольная и с мокрой гривой, свисавшей длинными чёрными прядями.
– Доброе утро, жеребёнок! – прогорланила она в своей обычной манере. – Конечно, сейчас уже не утро, но всё равно… Я тебе советую пойти привести себя в порядок. В этом доме есть настоящая ванная и горячая вода!
“Я не ослышалась?” – волшебное словосочетание “горячая вода” мигом вывело меня из приятного оцепенения. Я так и подскочила на своём диване, отбросив одеяло в сторону. Шутка ли: во всей Пустоши нашлось единственное место, где можно было наконец-то цивилизованно отмыться, причём, не в какой-нибудь деревянной кадушке, а в нормальном санузле! То, что в этом доме санузел был выполнен по высшему разряду, у меня не вызывало сомнений.
Зарядившись моим энтузиазмом Джестер даже вызвалась проводить меня до ванной комнаты, что было совсем не лишним: хоть убежище Свити и выглядело пустым, но ко всему прочему оно отличалось довольно хитрой планировкой. В одиночку я бы здесь точно заблудилась.
Уже новыми глазами я рассматривала обстановку этого странного дома. По всему было видно, что Свити неустанно поддерживала здесь порядок и следила за состоянием немногочисленных вещей, оставшихся от прежней хозяйки но, в то же время, интерьер её жилища выглядел неприятно пустым, каким-то выхолощенным и начисто лишённым следов уюта. Прежде всего, в глаза бросалось отсутствие ковров, да и вообще каких-либо тканей. Пожалуй, единственным исключением было то самое одеяло, под которым я недавно проснулась, но, судя по стойкому запаху нафталина, Свити извлекла его из каких-то очень дальних запасников.
Впрочем, стоило ли мне удивляться? Я постоянно забывала о том, что нахожусь в доме экиноида – искусственной пони, у которой потребность в комфорте гораздо ниже, чем у любого живого существа. И раз Свити Бот жила здесь уже две сотни лет, она явно приспособила бывший дом Свити Белль под себя, убрав отсюда всё лишнее и выбросив то, что успело испортиться за эти годы...
– Додо, тебе сюда.
Спустившись по наклонному пандусу, мы оказались в чистом и довольно узком коридоре, который насквозь пропах стиральным порошком. Окон коридор не имел и освещался плоскими настенными панелями разной величины. Основным же источником света была дверь в его дальнем конце – узкая панель матового стекла в лёгкой металлической раме; вот на неё и указывала серая пони.
Миновав непрестанно гудевший агрегат серебристого цвета, я поравнялась с дверью и потянула ручку на себя. Дверь не поддалась. Впрочем, толкнуть вперёд её тоже не получилось. Как ни странно, рядом с дверью не оказалось ни кнопки для её активации, ни даже пресловутого отверстия для сканирования рога.
“Ерунда какая”.
– Не, не так, жеребёнок. Отодвинь её в сторону, – подала голос Джестер. Эта полосатая заноза стояла, облокотившись на стену, и наблюдала за мной!
“Вот ведь вредина! Сама небось полчаса соображала, а теперь ехидничает!” – я обернулась и скорчила ей глупую рожу, на что серая пони просияла довольной улыбкой и, наконец, удалилась восвояси.
“В сторону, значит. Ну прямо как в той деревне грифонов… Так вот оно что!” – теперь я сообразила, откуда взялся весь этот минимализм, запечатлённый в камне, стекле и металле.
Дверь отворилась практически бесшумно. Меня обдало потоком горячего влажного воздуха, и когда пар рассеялся, я увидела дальнюю стену ванной комнаты. Она была выложена из стеклоблоков и пропускала в помещение голубоватый рассеянный свет. Мне и в голову не приходило, что заурядные стеклянные кубы, которыми в нашем Стойле закладывали окна подсобных помещений могут быть деталью дорогого интерьера!
Впрочем, не это заставило меня застыть на пороге. Там, снаружи, прямо по поверхности этой стеклянной стены, лилась вода! Даже сквозь толстое стекло я слышала успокаивающий монотонный шум, гораздо более гулкий, чем когда ты стоишь под душем.
“Всё, остаюсь здесь жить”, – подумала я, переступив порог, и мой нос уловил знакомый запах. Ну, верно: так пахла грива Свити Бот. И найти источник этого характерного аромата оказалось легче легкого. Сразу рядом с дверью располагался узкий вертикальный шкафчик, заглянув в который я так и прыснула со смеху: на каждой из пяти полок рядами стояли совершенно одинаковые флакончики шампуня “Ромашковый”!
“М-да, выбором здесь и не пахнет” – я взяла с полки первый попавшийся флакон и оглядела комнату.
Как же тут было чисто и красиво! После всех тех обшарпанных, заржавленных и запылённых помещений, в которых я побывала за последнее время, нежно-сиреневый кафель стен и ослепительно-белая эмаль широкой круглой ванны поражали своей безукоризненной чистотой. Даже лишённые плавных изгибов краны выглядели так, словно их установили только вчера: ни ржавчины, ни даже мутных разводов на хромированной поверхности! И посреди всего этого блестящего великолепия стояла грязная, чумазая пони с подпалённым хвостом и засаленной гривой, давно утратившей свой первоначальный цвет: ну вылитая жительница Пустоши!
Глядя в громадное зеркало, занимавшее собой одну из стен ванной комнаты я с трудом узнавала в отражении прежнюю Додо. И в первую очередь в глаза бросалось то, что я похудела. Нет, у меня никогда не было проблем с лишним весом; скорее даже наоборот. Но нерегулярность питания и постоянное перенапряжение сделали своё дело.
“Скелет да и только!” – сказал бы сейчас мой папа и был бы совершенно прав. Конечно, рёбра из под шкуры в буквальном смысле не торчали, но черты лица приобрели заметную угловатость. А учитывая выраженные мешки под глазами и здоровенную ссадину на лбу, выглядела я довольно жутко. Но важнее всего было не это. Пони из зеркала смотрела на меня каким-то новым взглядом... Более взрослым, что ли? Не знаю. Но, в любом случае более серьёзным, чем раньше. И куда только делась прежняя беззаботность?..
“Так, Додо, отставить”, – я улыбнулась своему отражению, и оно улыбнулось мне в ответ. Вот только улыбка эта вышла очень натянутой.
Пока набиралась вода, я нашла плетёную корзину для грязной одежды и развлекалась тем, что выкладывала содержимое своих карманов на широкую стеклянную полку с бортиками, явно предназначенную как раз для таких случаев.
Да, бывшая хозяйка дома продумала всё до мелочей. Интересно, часто ли она тут бывала? А что если этот дом строился специально для её высокотехнологичной “копии”, а слова про “выпустить пар” и “побыть наедине с природой” были всего лишь прикрытием?
Впрочем, это мне сейчас хотелось побыть наедине... С собой, с природой, не важно. Таинственные пакеты с древними письменами, злые анклавовцы и неуёмные полосатые подруги подождут. Сейчас меня ожидала горячая ванна и несколько часов полнейшего бездействия.
Перешагнув через бортик, я не без удовольствия поймала забытое ощущение обволакивающего тепла и медленно погрузилась в воду.

* * *

– ААААаааанет!!!
Вообще-то, я не могла похвастаться особенно громким голосом, но сейчас мой отчаянный вопль разнёсся по всему дому Свити Бот – от подвала и до самых верхних его комнат. И, судя по энергичному топоту ног и обеспокоенным голосам, он был услышан.
Я лежала на полу в совершенно нелепой позе, оглушённая собственным воплем, и таращилась на кусок стены поверх зеркала; опустить глаза ниже я просто не решалась.
Именно в таком виде меня и застали подруги.
– Ты в порядке, Додо? – спросила Свити Бот, с неподдельным беспокойством глядя на меня.
“В порядке ли я после того, что увидела в зеркале?” Да ни хрена я не была в порядке! Вот только даже сообщить об этом не получилось: губы просто не слушались, а язык свой я прикусила до крови.
– М-м-мя глива, – пробормотала я, косясь в сторону брошенной на пол расчёски.
– Что? – переспросила уже Джестер. – Додо, что стряслось?
– Глива... Она федая, Зестел, понимаеф?! – с этими словами я подцепила расчёску копытом и пододвинула к себе. Похоже, теперь и мои подруги увидели тот клок седых волос, что застрял между зубьями.
Джестер со Свити переглянулись.
– То есть ты орала так, словно тебе отняли ногу из-за какой-то прядки поседевших волос?
– Какой-то? – сглотнув солёную слюну, я попыталась сдержать набежавшие слёзы. Даже голос прорезался. – Джестер, да ты вообще понимаешь, что это се-ди-на? В моём возрасте! Целая прядка Богинями проклятой седины! – от отчаяния я была готова разреветься.
– Вообще-то две, – зачем-то уточнила серая пони. – Вторая у тебя в хвосте.
“Что?!” – я выгнула шею и, действительно, увидела белую полосу, шедшую от копчика и до самого конца хвоста. Но больше всего меня поразило другое – то, с каким небрежным тоном Джестер произнесла свои слова. Я едва подавила желание стукнуть её чем нибудь тяжёлым.
– Расслабься, жеребёнок. Это всего лишь хвост и грива. Не нога и, уж тем более, не голова.
“Да как вообще можно быть такой толстокожей?”
Я встретилась взглядом со Свити Бот.
– Свити, ну ты то хоть меня понимаешь?
Наверное, я смотрела на экиноида так, словно от его ответа зависела вся моя дальнейшая жизнь. Какое-то время Свити Бот молчала, подбирая слова, затем села рядом, положив копыто мне на плечо.
– Додо, не грусти. На самом деле, тебе эта полоска очень идёт.
Вот уж чего-чего, а такого ответа я от неё точно не ожидала.
– Мдаааа? – протянула я с сомнением в голосе.
– Я серьёзно. Знала бы ты, на какие только ухищрения не шли пони-модницы прошлого, чтобы искусственно высветлить отдельные прядки в гриве и хвосте... И, между прочим, у твоей любимой Дэрин Ду тоже была грива с проседью. Вот что, Додо: тебе просто нужно сменить причёску! Выбрать что-то более дерзкое и стильное.
Услышав всё это, я удивлённо хлюпнула носом. В последний раз.
Если подумать, белоснежная кобылка была права: не я ли стремилась во всём быть похожей на Дэрин Ду – своего рода, эталон искательницы приключений? Не я ли испытала на своей шкуре такое, что не могло и присниться кому-либо из жителей моего родного Стойла? Так чего же я теперь удивляюсь, что все потрясения, выпавшие на мою долю, привели к такому закономерному результату? Совсем недавно я как угорелая носилась по охваченной пламенем вражеской базе, пилотировала огромный самолёт и даже почти успешно посадила его на лёд. А теперь что? Расклеилась из-за какой-то бытовой мелочи? Да что со мной вообще такое?!
Отпихнув злосчастную расчёску, я встала на ноги.
– Ты права, Свити. И ты, Джестер, тоже права, – ответила я, заключая своих подруг в тесные объятья.

* * *